Избранное
Шрифт:
«По тебе видно».
«Что?»
«Что ты устал. А разве что-нибудь еще?»
Он закурил сигарету, посмотрел на меня, повернулся и вышел из дома на воздух.
Когда мы остались одни, госпожа Штрассер проговорила:
«Можешь себе представить, Петер? Вот они».
Я не понимал, что она имеет в виду. Я подождал несколько секунд, ожидая, что госпожа Штрассер продолжит разговор, но она молчала. Тогда я спросил:
«Вы о чем?»
«Вот деньги».
«Какие деньги?»
«Наши. Украденные деньги. Только их не украли. Я их нашла. И знаешь где? В поваренной книге.
Мне подумалось, ну, это — венец всей абсурдной затеи. Госпожа Штрассер ожидала, конечно, что я закричу от радости: браво! Но мне было все равно. В тот момент я думал о Порте, о том, что мы ведь запросто могли его убить. И вся эта история приключилась из-за того, что госпожа Штрассер вздумала приготовить творожный пудинг, но не знала, сколько времени его запекать.
Мое спокойствие ее откровенно разочаровало.
«Я думала, вы все обрадуетесь, — сказала она. — Правда, вам впустую пришлось пропутешествовать, да еще так далеко».
«Это ничего», — ответил я.
«Ну хоть с погодой вам повезло. Прогулялись с удовольствием».
Я никак не мог ответить ей: «Да, с удовольствием», хотя она ждала от меня именно эти слова. Я проговорил лишь:
«Главное — деньги опять при нас. И еще, что среди нас нет вора».
«Просто ума не приложу, как ему в этом признаться».
Снова тот же самый вопрос, подумал я и ответил:
«Так ведь он страшно обрадуется, когда услышит это».
«Конечно. Но то, что два дня вы потеряли и деньги нашлись в поваренной книге… Мой муж будет не доволен. Я-то его знаю».
«В общем, день был прожит не зря. Для нас».
Сначала я хотел добавить, что и для господина Штрассера не зря, но промолчал. Я снова увидел учителя в полицейском участке, где в крайнем смущении он откровенно… лгал. Видимо, Штрассеру было очень несладко, если пришлось откровенно лгать, да еще в нашем присутствии. И не только лгать, но и сваливать на нас всю вину за то, в чем повинен сам. Странно, но из-за этого Штрассер не стал мне менее симпатичен. Скорее наоборот. Мне даже понравилось, что он обнажил перед нами свои слабые стороны. Ведь обычно учителя всегда правы. Но, по-моему, человек не может быть всегда правым.
— У меня было такое же ощущение, — говорит Артур. — Сначала я подумал, вот ведь какой трусливый пес. Боится отвечать за то, что нашкодил. Но потом я заметил, что он сгорает от стыда — и это мне страшно понравилось.
— В любом случае я не стал бы говорить госпоже Штрассер, что и для ее мужа день был прожит не зря, — заметил Петер. — Мне только подумалось, вот сидит он там в темноте перед домом со своей одинокой сигаретой в зубах, и поди угадай, что у него сейчас на душе.
— Я пошел на кухню помогать госпоже Штрассер мыть посуду. Увидев меня за работой, учитель сказал:
«Иди спать, Петер. Ты и так сегодня наработался».
Но мне жутко хотелось
«Можешь себе представить, я только что рассказала об этом Петеру: деньги-то я нашла».
«Те самые шестьсот франков?»
И она рассказала ему, где нашла деньги. Штрассер чересчур устал — и, похоже, не только устал, чтобы живее откликнуться на эту новость. Он выдавил из себя только одну фразу:
«Одно не противоречит другому».
«Чему другому?»
«Да это я так, про себя».
«Вы потеряли целых два дня впустую», — проговорила она.
На что Штрассер, словно мы сговорились, ответил, как я:
«Эти два дня были прожиты не зря. А ты как думаешь, Петер?»
«Это уж точно, что не зря».
«Я тоже так считаю. Чуть не забыл, мне ведь надо позвонить».
Я нисколько не сомневался и готов был голову отдать на отсечение, что Штрассер звонить будет именно в больницу в Фиспе. Он спросил, не поступил ли к ним господин Порта. Как его самочувствие? Да? Ничего особенного? Хорошо. Благодарю. До свидания.
«Куда ты звонил?» — спросила она.
«В больницу. Справился насчет итальянца, которого мы приняли за Каневари и захватили. Дело в том, что он хотел от нас сбежать. Выпрыгнул из комнаты второго этажа и разбил себе голову и ногу. Поэтому пришлось поместить его в больницу».
Пока Штрассер рассказывал, он не смотрел своей жене в глаза, а поглядывал только на меня.
«Как он там?» — спросил я, поймав себя на мысли, что еще два дня назад мне бы и в голову не пришло задать такой вопрос. Просто за эти часы мы как-то сблизились — учитель гимназии господин доктор Штрассер и я.
«Так, в общем, ничего», — ответил он.
Когда я вошел в спальню, ребята еще не спали. Стали наперебой расспрашивать меня, что случилось, что она хотела мне рассказать. Видимо, им что-то бросилось в глаза.
— Еще бы, как тут было не заметить, — говорит Артур. — За столом госпожа Штрассер выглядела как переполошенная курица в курятнике. Разве только крыльями не хлопала.
Сначала ты ведь рассказывать ничего не хотел. Сплошь пустые отговорки. То да се. Мол, очень устал. И только когда Сильвио тебя спросил, ты признался, что госпожа Штрассер заложила куда-то деньги и потом их снова нашла; из-за чего мы, высунув язык, как безумные носились по горам. Сейчас итальянец был бы уже у своей дочери и под хмельком потягивал бы свое любимое кьянти. А теперь вот по милости госпожи Штрассер он угодил в больницу — и все из-за того, что она изволила засунуть деньги в поваренную книгу.
Хоть все мы устали как собаки, никто и не думал спать. Тогда я предложил выйти на воздух и выкурить по сигарете.
Мы вчетвером так и сделали. Ночь была холодная. Сначала просто сидели молча и курили. Наверно, каждый думал о минувшей ночи там, в горной хижине.
«Интересно, — прервал молчание Хайнц, — как будут развиваться события дальше. Итальянец лежит сейчас в больнице, значит, кто-то должен за него платить. Он ведь не признается, что получил травму, выпрыгнув из окна».
«Он же не по своей воле выпрыгивал из окна», — заметил Сильвио.