Избранное
Шрифт:
Буглак. Как же не помнить.
Председательствующий. Участвовал Псарев?
Буглак. А как же не участвовал! Он всегда участвовал. Бывало, придешь к нему, даже если после работы, скажешь: "Николай, тут яму надо выкопать, пострелять", - он без слова идет.
Председательствующий. И там, в Люблине, пошел?
Буглак. И там пошел. А как же?
Председательствующий. Что это были за люди, которых тогда расстреливали?
Буглак. Вот этого не могу припомнить.
Председательствующий. Как они вели себя перед смертью?
Буглак.
Председательствующий. А выглядели как?
Буглак. Да не могу я описать. Угрюмо выглядели.
Председательствующий. Но были эти люди в чем-либо виноваты?
Буглак. В чем они могли быть виноваты? Совершенно невинные были люди...
Председательствующий. Вейх! Что вы можете сказать об участии Псарева в люблинской акции?
Вейх. Псарев был одним из активейших. Если партизан какой бежал, Псарев готов был в огонь лезть, чтоб догнать...
К допросу приступил прокурор, генерал-майор Афанасьев.
Прокурор. Скажите, Псарев, выходит, что вы служили немцам всей семьей?
Псарев. Почему всей семьей?
Прокурор. Что делала ваша жена?
Псарев. Она служила в зондеркоманде уборщицей, поварихой, стирала белье... Я не знал тогда, семья это или нет. Жил - и все.
Прокурор. Когда вы расстались со своей женой?
Псарев. В сорок четвертом году...
...Для полноты картины пришлось вызвать в суд первую жену Псарева; два года назад, с новым своим мужем, она возвратилась из Австрии, где прожила шестнадцать лет, прожила, да не прижилась, и, как она рассказывала, все эти шестнадцать лет там - в Вене и в Зальцбурге, а некоторое время и в городе Ливорно (Италия) - об одном только мечтала, как бы вернуться. И когда она узнала, что на таких, кто сам не стрелял, распространяется амнистия, тут же списалась с домом, и ей обещано было, что устроят ее проводницей на линии Ростов - Новороссийск.
Она и работала теперь проводницей общих вагонов.
Явилась в суд - чистенькая, остренькая, в белом воротничке, чем-то похожая на немку. Метнула острый взгляд на Псарева - и уже больше на него никакого внимания (что он ей!), и отвечала только суду.
– Что вам известно, чем занимался Псарев?
– Я не спрашивала его, и он не говорил. Потом только узнала.
– Что вы узнали?
– Что эта команда занимается истреблением мирных жителей.
– Выезжал Псарев на операции?
– Выезжал.
– А может быть, дома сидел?
– Нет, выезжал. Бывал на операциях.
– Сколько раз? Один? Два?
– Нет. Больше.
– Что же это были за операции?
– Не знаю. Кажется, против партизан. Возвращаясь домой, говорил, что ничего хорошего нет, много с нашей стороны погибло.
– Из вещей он вам привозил что-нибудь?
– Из вещей я всю дорогу от него ничего не имела...
– На вашей свадьбе кто-либо из немцев присутствовал?
– Я их не знала. Был один офицер и один с кухни, с ним невысокого роста женщина...
–
– Я об этом никогда не думала. Шла следом за ним, как с завязанными глазами...
– Что представлял собой Псарев как человек?
– К нему все товарищи были хорошего отношения. Он ни с кем не скандалил, с ним никто не скандалил...
– Был ли такой случай, что вы с Псаревым собирались бежать из зондеркоманды?
– Я этого не помню...
Псарев взмолился:
– Может, вспомнишь? На станции Джанкой мы с Андрюшенко хотели бежать...
Поморщилась, подумала с минуту и опять-таки, не глядя на Псарева, ответила суду:
– Какой-то разговор был. Но точно не помню...
По вызову суда из Мозыря приехала Екатерина Михайловна Титова. Во время войны она жила в деревне Кочище, в трех километрах от деревни Жуки. Навсегда ей запомнилась оккупация, вторжение в их деревню немецких солдат, грабежи, казни. Жителей стали вывозить - кого на расстрел, кого на фашистскую каторгу. Население покинуло деревню и ушло в леса; днем прятались в болотах, ночью выходили на сухое место.
За ними охотились. Каждую ночь немцы прочесывали леса. Тех, кого вылавливали, пригоняли в деревню Жуки. Там в колхозной конюшне расстреляли около семисот человек. Десять больших ям было забито трупами.
Екатерина Михайловна не знала тогда о существовании зондеркоманды СС 10-а. Она говорила - "фрицы, фашисты". Фашисты забрали ее отца и сестру.
Однажды ночью крестьяне увидели в лесу эсэсовцев. Старушка Бондажевич не могла бежать, она легла, родственники прикрыли ее хворостом, а сами спрятались в чаще. Когда они вернулись утром к этому месту, увидели, что старушку Бондажевич фашисты сожгли...
Председательствующий вызвал к микрофону Буглака:
– Ну, Буглак, правильно показывает свидетельница?
Буглак ответил:
– Эта операция была делом наших рук...
Екатерина Михайловна посмотрела на подсудимых: гады!..
Дарья Семеновна Енькова видела, как собирают в Ростове на сборный пункт евреев. Она жила на улице Энгельса, в доме 60.
– Приходили евреи туда с вещами, ценностями и ключами от своих квартир.
Она сказала:
– Соседи знают, что я еду свидетелем на процесс, они наказывали мне рассказать суду всю правду и просить, чтобы этим извергам не было никакой пощады...
Киреева Ульяна Тимофеевна жила в Ростове, в поселке 2-я Змиевка, возле Песчаного карьера.
9 августа немцы велели всем жителям уйти на один день из поселка. Ульяна Тимофеевна побоялась оставить свой дом без присмотра, из поселка не ушла - спряталась в Песчаном карьере, в яме.
10 августа она услышала над собой выстрелы: в яму с обрыва падали окровавленные тела, их сбрасывали оттуда, сверху. В ужасе Ульяна Тимофеевна поняла, что происходит расстрел и к ее ногам падают мертвые дети.