Избранное
Шрифт:
Комендантский час уже начался, и Елизаветинская улица казалась вымершей, но в домах, за плотно закрытыми ставнями, шла своя жизнь, причудливая жизнь оккупированных. Здесь не было квартиры, комнаты, подвала и чердака, где в эту минуту не происходило бы нечто запретное, противоречащее приказам и распоряжениям оккупационных властей, нарушение которых каралось смертью.
Мужчина, сидевший у самодельного радиоприемника и слушавший вечернюю передачу из Москвы, был нарушителем приказа № 2 о запрещении слушания советских радиопередач. Юноша, который печатал на машинке сводку Информбюро, нарушал приказ № 4, запрещавший пользование
Вот по этой улице, мимо этих домов, шел Бауэр со своим спутником, ефрейтором-танкистом, и ему казалось, что двери, ворота, калитки оцепенели в ожидании ночного стука, как цепенеют в ожидании удара спины, когда над ними занесен кулак...
Бауэр забарабанил в дверь низкой, чуть выше человеческого роста, мазанки. Внутри дома отозвались,- наверно, давно были готовы к этому стуку, все предусмотрели: что нужно, припрятали, унесли к знакомым, договорились между собой, как отвечать и как вести себя в случае "их" прихода.
Дверь отворил парень, в трусах и в майке, лет восемнадцати. Бауэр с ефрейтором, пропустив парня вперед, прошел в дом, где находились две женщины - бабка и мать.
Бауэр бегло осмотрел помещение, затем приказал парню одеться и вытолкал его на улицу...
Арестованного повели. Бауэр, достав из кобуры пистолет, шел сзади, ефрейтор-танкист - впереди. Возле городской полиции Бауэр отпустил ефрейтора, наградив его пачкой сигарет, а сам вместе с задержанным вошел в здание.
Несмотря на поздний час, городская полиция была полна народу. В немецком гестапо работа при всех обстоятельствах заканчивалась в 17.00, распорядок соблюдался неукоснительно, русские же полицаи не знали отдыха ни днем ни ночью.
Кого только не тащили в полицию, чтобы, продержав несколько суток в подвале, выдать на окончательное растерзание немцам или запороть "своей властью". Редко кто выходил отсюда живым.
Хромоногий Стоянов допрашивал истерично, истошно кричал и без конца названивал Брандту в гестапо - ни одного решения не имел права принять самостоятельно.
Немцы были в полиции хозяевами - и гестапо, и зондеркоманда, и абвер. Здесь они принимали информаторов, вербовали агентов, назначали свидания "доверенным лицам".
Бауэр кивком ответил на приветствие дежурного (полицаи приветствовали приложением двух пальцев к головному убору, право на "хайль Гитлер" имели только немцы), провел задержанного в одну из свободных комнат и запер за собой дверь.
Вот когда ему наконец пригодилось знание русского языка.
– Германские органы,- сказал Бауэр, - располагают данными о том, что вы принадлежите к подпольной большевистской организации. Вам понятно?..
Сперва
– Завтра ночью... Костры из соломы...
Даже район выброски был известен.
Значит, их выдали, причем выдал кто-то из своих, самых проверенных. Это была катастрофа, полнейший провал. Проваливалась организация, на фашистские автоматы, в смерть, проваливались десантники. И сам этот парень, как в пропасть, проваливался в беспомощность, в слабость, в бездействие, потому что уже ничего не мог предпринять, никого предупредить не мог. Оставалось только молчать.
И вдруг:
– Великая Германия не хочет, чтобы ты - молодой человек - потерял голову... Мы не звери... Наш долг - предостеречь...
Гестаповец повеселел, почти доверительно стал рассказывать, сколько таких вот "ребят" пришлось перевешать и как они перед смертью, когда надеваешь им на шею веревку, всё еще верят в спасение, в то, что хотят их только напугать, но спасения никакого не бывает: просто вышибаешь из-под ног табуретку - и все. А еще расстреливают в затылок. Это делается так: выезжают за город, подводят к яме... Многие бы рады в такую минуту начать жизнь сначала, но уже поздно.
– А вот у тебя есть еще возможность, мы на тебя не смотрим как на пропащего...
Бауэр знал: сейчас допрашиваемый подведен к той грани, которую и не такие люди, как этот мальчик, переступали ради одного только продления надежды на жизнь, ради одной иллюзии, что еще не все кончено...
Парень, однако, мялся, не принимал брошенный ему "канат".
– Мы даем тебе шанс... Ты можешь продолжать даже работать в подполье. Но раз в неделю - один раз - будешь встречаться со мной. Ну?..
Нет. Этот не переступил грани, он уже сделал свой выбор и заученно повторял, что не знает никаких подпольщиков, редко выходит из дому...
Тем не менее зондерфюрер встал из-за стола, отпер дверь... Прошли мимо дежурного - на улицу.
– Иди домой и обдумай свое поведение... Через неделю зайдешь...
15 июля 1943 года комиссар Брандт докладывал комиссару Майснеру: "В районе предполагаемой выброски десанта никого обнаружить не удалось. Советские самолеты над указанным районом не появлялись..."
А еще через день стало известно, что русские перенесли наступление на другой участок фронта...
И Виктор Николаевич Миронов 1 рассказывает:
1 Образ разведчика Миронова - собирательный.
– Я тогда шел на крайний риск, вообще с подпольщиками я в прямую связь никогда не вступал - только через Большую землю, хотя находился от них в двух шагах. Но тут времени для раздумий не оставалось... Срыв операции я наметил по двум направлениям. Послал через линию фронта нарочного с сообщением о том, что дата выброски десанта и опознавательные знаки немцам известны, прошу не допустить провала. С другой стороны, надо было предупредить подпольщиков - вот я и приволок в полицию того парня, "побеседовал" с ним. Расчет у меня был, что парень, вернувшись домой, расскажет о нашем разговоре своим товарищам и десант они встречать не пойдут, поскольку немцы их засекли. А что парень этот не подведет, я понял с первых минут допроса...