Избранное

Лукиан

Микилл. Итак, Пифагор, или как там тебе больше нравится называться, чтобы мне не вносить беспорядка в нашу беседу, величая тебя то так, то этак…

Петух. Совершенно безразлично, будешь ли ты именовать меня Евфорбом, или Пифагором, или Аспасией, или Кратетом, так как все это — я. А впрочем, называй тем, что видишь сейчас, зови петухом, — это, пожалуй, будет всего лучше, чтобы не оскорблять эту с виду, правда, незначительную птицу, которая, однако, заключает в себе столько душ.

21. Микилл. Итак, петух, поскольку ты испытал почти все жизни и всем побывал, — может быть, ты наконец расскажешь подробно и отдельно относительно богатых, как они живут, и особо о бедных, чтобы мне видеть, правду ли ты говоришь, объявляя, что я счастливее богача.

Петух. Так вот поразмысли, Микилл. Тебе дела мало до войны, и, когда придет весть о приближении врага, тебя не тревожат заботы, как бы вторгшийся неприятель не опустошил твое поле, не вытоптал сад, не вырубил

виноградники. При звуках трубы, — если только ты их расслышишь, — ты, самое большое, оглядываясь кругом, ищешь, куда скрыться, чтобы спастись самому и избегнуть опасности. А люди зажиточные не только трепещут за собственную жизнь, но страдают еще, смотря с городских стен, как увозят и растаскивают все, что было у них на полях… Нужно ли платить налог — обращаются к ним одним. Идти в бой — богачи первыми подвергаются опасности, выступая стратегами или начальствуя над конницей. А ты идешь с ивовым щитом, 249 легкий и проворный, если придется спасать свою жизнь, и готовый ублажить себя едой на торжественном пире, когда победитель-стратег будет приносить благодарственную жертву.

249

21. А ты идешь с ивовым щитом… — В качестве оборонительного оружия у бедняков, призванных на военную службу, был легкий, сплетенный из ивовых прутьев щит — пельта.

22. С другой стороны, в мирное время ты, один из многих, являешься в Народное собрание, тиранишь богатых, которые дрожат перед тобою, и гнут спины, и стараются умилостивить раздачей денег. Они заботятся, чтобы у тебя были бани, состязания, зрелища и все остальное вдосталь; ты же, как суровый надзиратель, иной раз, словно хозяин, не даешь им вымолвить слова и, если тебе заблагорассудится, щедро осыпаешь их градом камней и отбираешь в казну их достояние. А сам не боишься ни доносчика, ни грабителя, который мог бы украсть твое золото, перескочив через ограду или подкопав стену. Ты не знаешь никаких хлопот, подводя счета, требуя уплаты долгов, споря чуть не до драки с негодяем управляющим, раздираемый на части тысячами забот. Нет, окончив башмак и получив семь оболов платы, ты выходишь вечерком из дому и, помывшись, если захочется, покупаешь себе селедочку, или другую рыбешку, или несколько головок луку и ублажаешь сам себя, распевая песни и рассуждая о своей достойной бедности.

23. Благодаря этому ты здоров и крепок телом и вынослив к холоду. Работа закаляет тебя и делает неплохим борцом с трудностями, которые другим кажутся непреодолимыми. Небось к тебе не придет ни один из обычных тяжелых недугов; а если даже и схватит тебя иногда легкая лихорадка, ты, прослужив ей немного времени, вскакиваешь с постели, быстро стряхиваешь с себя нездоровье, и болезнь поспешно убегает, видя со страхом, как ты вволю пьешь холодную воду и посылаешь подальше врачей с их ухищрениями. А богачи? Какими только недугами не страдают эти несчастные по своей невоздержанности! Подагры, чахотки, воспаления, водянки! И все это — порождение их роскошных обедов.

Таким образом многие из них, подобно Икару, поднимаются слишком высоко и приближаются к солнцу, не зная, что их крылья скреплены воском и что подчас они производят великий шум, летя вниз головою в море. Те же, кто, подобно Дедалу, не стремясь мыслью слишком высоко к небу, держатся ближе к земле, охлаждая по временам воск морскою влагой, — те по большей части благополучно совершают перелет.

Микилл. Ты хочешь сказать: умеренные и благоразумные люди?

Петух. Да, Микилл, ведь ты нередко видишь, как другие терпят позорное крушение, как Крез, растопивший свои крылья и под смех персов взошедший на костер, или как Дионисий, утопивший в волнах свое царство и после такой огромной власти предстающий нам в Коринфе простым учителем, который обучает ребят читать по слогам.

24. Микилл. Но скажи, петух: когда ты сам был царем, — ты ведь говоришь, что и поцарствовать тебе пришлось, — какой тебе тогда показалась жизнь? Наверное, ты был донельзя счастлив, достигнув самого главного из благ?

Петух. И не напоминай мне об этом времени, Микилл, таким трижды несчастным был я тогда: со стороны казалось, что я, как ты сейчас сказал, донельзя счастлив, но внутренне со мною неразлучными были бесчисленные горести.

Микилл. Какие же? Ты говоришь что-то странное и не очень правдоподобное.

Петух. Я правил немалой страной, Микилл; по своему плодородию, многолюдству, по красоте городов она заслуживала всяческого восхищения. Судоходные реки протекали по моему царству, и море с прекрасными гаванями находилось в моем распоряжении. Была у меня многочисленная пехота, и хорошо обученная конница, и немало телохранителей и военных кораблей, и денег я имел без счета, многое множество золотых сосудов, и все, с помощью чего разыгрывает свои напыщенные представления каждое правительство. Во время моих выходов многие склонялись предо мною, видя во мне божество; толпы народа сбегались посмотреть на меня, некоторые даже всходили на крыши, за великое счастье почитая рассмотреть подробно мою упряжку, пурпурный плащ, золотую повязку, и бегущих впереди глашатаев, и следующую

за мной свиту. Я же, знавший все, что мучило меня и терзало, прощал этим людям их неведение и исполнялся жалостью к себе самому, ибо походил на те огромные изваяния, которые созданы были Фидием, Мироном или Праксителем: каждое из них тоже представляет снаружи какого-нибудь Посейдона или Зевса, прекрасного, сделанного из золота и слоновой кости, со стрелами молний или трезубцем в деснице; но если наклонишься и посмотришь, что находится внутри их, то заметишь какие-то перекладины, скрепы, насквозь торчащие гвозди, подпорки и клинья, смолу, глину и все прочее, скрытое от зрителя безобразие. Я не говорю уже о множестве мышей и землероек, которые нередко их населяют. Вот нечто подобное представляет собою и царская власть.

25. Микилл. Но ты так и не сказал, что это за глина, перекладины и скрепы власти. В чем состоит ее великое внутреннее безобразие? Привлекать взоры всех своим выездом, над столькими людьми властвовать, принимать божеские почести — все это действительно подходит к приведенному тобою сравнению с огромным изваянием бога, ибо все это поистине божественно. А теперь скажи, что же заключено внутри этого изваяния?

Петух. Не знаю, с чего начать, Микилл! Назвать ли тебе все страхи, опасения, подозрения, ненависть окружающих, их заговоры, а отсюда — сон непродолжительный и всегда лишь неглубокий, и сновидения, полные тревоги, и клубок забот, и постоянное предчувствие недоброго, — или говорить тебе о постоянной занятости, заботах о казне, судах, походах, указах, договорах, расчетах? За всеми этими делами даже во сне не удастся вкусить никакой радости, но приходится одному за всех все обдумывать и пребывать в бесконечных хлопотах.

Лишь к Агамемнону, сыну Атрея… Сладостный сон не сходил, ибо многое двигалось в мыслях… 250

А между тем все ахейцы спокойно храпели. Царя Лидии беспокоит сын, проявляющий тупоумие, царя персов — Клеарх, набирающий наемников для Кира; того тревожит Дион, что-то нашептывающий на ухо одному из сиракузян, другого — Парменион, славословимый всеми; Пердикке не дает покоя Птолемей, а Птолемею — Селевк. 251 Но есть и другие невзгоды: любовник, уступающий лишь необходимости; наложница, питающая склонность к другому; слухи о том, что этот и тот собираются отложиться от тебя; два-три оруженосца о чем-то шушукаются между собою. А самое главное — это то, что приходится с особенной подозрительностью относиться к самым близким людям и всегда ожидать от них чего-нибудь ужасного. Ведь один умирает от яда, поданного ему сыном, другой подобным же образом гибнет от руки своего любовника, да и третьего постигает такая же смерть.

250

25. «Лишь к Агамемнону, сыну Атрея…» — «Илиада» (X, 3-4).

251

Царя Лидии беспокоит сын… — Один из сыновей лидийского царя Креза был глухонемым (Геродот, I, 34). …царя персов — Клеарх… — По заданию Кира Младшего, стремившегося захватить власть у своего брата, персидского царя Артаксеркса II Мнемона (405-359 гг. до н. э.), Клеарх набрал войско греческих наемников. Дион — дядя Дионисия младшего, ученик Платона; пытался воздействовать на тирана, чтобы изменить его правление в духе идей своего учителя, и за это был изгнан и лишен всех богатств. …другого — Парменион… — Александр Македонский убил своего полководца Пармениона по подозрению в измене. Пердикка, Птолемей, Селевк — полководцы Александра Македонского, соперничавшие при разделе наследия царя (IV в. до н. э.).

26. Микилл. Довольно! Ты говоришь ужасные вещи, петух. Разумеется, куда безопаснее гнуть спину, сапожничая, чем пить за здоровье из золотой чаши вино с подмешанным ядом — с цикутой или аконитом. Самое большее, мне грозит опасность, что по ошибке соскользнет ножичек в сторону, вместо того чтобы сделать прямой разрез, и я немного окровеню себе пальцы, порезавшись. А те люди, по твоим словам, услаждаются смертельными угощениями, живя к тому же среди бесчисленных бед. И потом, когда совершится их падение, они оказываются в положении, очень напоминающем трагических актеров: нередко можно видеть, как действующие лица, будто настоящие Кекропы, Сизифы или Телефы, разгуливают до поры до времени в царских повязках и шитых золотом плащах, с развевающимися кудрями, держа мечи с рукоятью из слоновой кости. Но если кто-нибудь из них, как нередко случается, оступится и упадет посреди сцены, то вызовет, конечно, смех зрителей: маска вместе с диадемой ломается на куски, показывается, все в крови, подлинное лицо актера; голени обнажаются, из-под платья виднеются жалкие лохмотья и безобразные, не по ноге сделанные котурны. Видишь, любезный петух, как я выучился у тебя пользоваться сравнениями? Ну, такова, по рассмотрении, оказалась жизнь полновластных правителей. А когда ты превращался в коня, собаку, рыбу или лягушку, как жилось тебе в такие времена?