Избранное
Шрифт:
Теперь в тесной лавчонке было уже трое. Молодой человек прошел к самой дальней полке и, стоя спиной к прилавку, тоже начал перебирать открытки. Лейтенант снова достал бумажник; в лавку вошел солдат, увидев офицера, он вздрогнул и подтянулся.
— У вас есть книжки с любовными письмами? — спросил он.
— Нет, — ответила женщина, сгребла, не считая, деньги, оставленные лейтенантом, и бросила их в ящик. Солдат отдал честь и вышел. Лейтенант еще раз оглядел все, что было в лавке, со скучающим видом скользнул взглядом по полкам, затем не спеша открыл дверь,
Наступила тишина. Женщина отогнала мух, жужжавших вокруг ее головы, и взглянула на витрину: на улице не было никого. Молодой человек повернулся, не торопясь подошел к прилавку, держа в руке открытки, и стукнул рукой по доске. Женщина подняла на него глаза; из-под козырька своей кепки он смотрел прямо ей в лицо.
— Сколько с меня? — спросил он.
— Тончи! — воскликнула женщина. — Ты что, с ума сошел?
Теперь перед витриной остановился солдат. Он лениво взялся за ручку двери и заглянул в лавку; молодой человек отошел в сторону и опять повернулся к полкам.
— «Popolo d’ltalia» [8] ? — спросил с порога солдат.
— Niente giornali [9] , — быстро ответила женщина.
Молодой человек, стоя лицом к стене, снова стал перебирать открытки. Они продолжали разговаривать, не глядя друг на друга.
— Тончи… тебя же ищут! — сказала женщина.
Опустив руки под прилавок и сжав их коленями, она вся подалась вперед. На скулах у нее выступили красные пятна.
— Знаю! Я тоже кое-кого ищу! — отвечал молодой человек. — Где Марко?
8
«Пополо д’Италиа» есть? (итал.).
9
Газетами не торгуем (итал.).
— Твоя фотография была в газетах… На каждом углу висят объявления о розыске. — Женщина говорила почти шепотом.
— Я ищу его уже третий день, — сухо ответил молодой человек.
— Откуда же я знаю, где он!
— Знаешь! Он твой брат. Домой он не приходил.
— Ничего мне не известно. Отойди к полкам. Кто-то идет.
В магазинчик вошли два солдата; они предлагали купить у них сигареты.
— Нет, сегодня, к сожалению, нет! — Женщина отрицательно покачала головой и попыталась любезно улыбнуться. — Сегодня у нас нет денег. Заходите завтра! — добавила она, и солдаты вышли.
— Ну? — снова возвысил голос молодой человек. — Эти меня не опознали. Следующие могут опознать. Я вижу, в лавке дела идут неплохо. Где Марко?
— Не знаю!
— Хорошо, тогда скажешь им, когда они меня здесь обнаружат. Еще кто-нибудь пройдет — я прятаться не стану!
— Слушай, Тончи! — Женщина с мольбой закатила глаза. — Оставьте его в покое. У него жена и ребенок. Я вдова;
— У Бореты было трое, и позавчера его расстреляли возле карабинерского участка. А Стевич, а Душан?
— Но при чем тут Марко? — Женщина встала. — Довольно он насиделся в тюрьмах.
— Да, он не виноват… но он был их учителем… и моим тоже. Слушай, каждую минуту кто-нибудь может войти!
Перед магазинчиком разговаривали два унтер-офицера и карабинер, он был не в шляпе, а в обычной фуражке, видимо, находился в увольнении.
— Он заболел, — сказала женщина. Прядь волос упала ей на лицо; она пыталась подхватить ее заколкой и не смогла. — Он очень болен.
— Давно?
— Вот уже три дня.
— Где он лежит? Почему не сообщил нам?
— Где он мог вас найти? Кому сообщать? Тончи, я же тебе говорю… он вам ничем не поможет.
— Люция! — Молодой человек снова вернулся к прилавку, не переставая в упор глядеть на женщину. — Слушай, Люция, я шел рынком, и меня видела жена Мауро. Я долго стоял здесь, у твоего магазина; за мной могут прийти каждую минуту. Где он? Не будем терять времени.
— О господи! — застонала женщина и принялась плакать, вцепившись руками себе в волосы. — Господи, до чего я дожила! Дьяволы… проклятые!
К дверям приблизился карабинер. Молодой человек стоял посреди лавки, уперев руки в бока, и смотрел то на дверь, то на женщину.
У вдовы затряслись щеки, задергались края губ.
— Вон там он, там, — проговорила она скороговоркой. — Проходи, слепа в кладовке… скорее!
— Здесь? — Молодой человек открыл дверцу в левой стене лавки, заставленную стеллажами, и исчез за ней.
Женщина снова села и облокотилась на руку. Она ждала. Карабинер еще постоял, поговорил, потом отодвинулся и исчез. На противоположной стороне улицы через всю стену дома тянулась вывеска «Янчич: — траттория».
За дверцей оказался темный проход; несколько ступенек вели влево по коридорчику. Держа руку над головой, чтобы не стукнуться, молодой человек прошел под низким сводом и очутился в комнате, похожей на тюремную камеру. Зарешеченное окно выходило на задний двор. За маленьким столом сидел человек и что-то мастерил.
Он поднял голову; худой, какой-то потемневший, заросший бородой, в синих бумажных брюках, в майке без рукавов, с глубоким вырезом на волосатой груди, и в фартуке. Обнаженные до плеч руки, сухие и жилистые, дрожали, он опустил на колени предмет, который держал. По шее и по груди стекали струйки пота.
— Садись! — сказал он так, точно давно ждал гостя. — Я знал, что ты придешь. Тебя ищут.
Молодой человек взял низенькую табуретку и присел с другой стороны стола. В углу комнаты валялись какие-то ящики, банки из-под консервов. Решетка на окне была затянута паутиной.
— Борету схватили! — Человек вздохнул. Он тяжело дышал и вытирал пот со лба.
— И расстреляли! — добавил юноша.
— А Мандича?
Юноша отрицательно покачал головой.
— И его поймают. Всех нас переловят.