Избранное

Кош Эрих

В комнате было так тихо, словно вокруг все вымерло. Молодой человек нагнулся, взял со стола какой-то предмет и посмотрел его на свет — это был маленький сапожный молоток.

— Что ты мастеришь? — спросил он.

— Да вот хочу сделать сыну ботинки. Пригодятся потом, — прибавил он, опустил голову и задрожал всем телом. — Городок небольшой, они нас найдут… обыскивают дом за домом.

— Послушай, Марко! Надо бежать… скрыться в горах, пока пройдет облава. — Молодой человек хотел еще что-то сказать, но остановился.

В лавку вошла покупательница, она спросила заколки

для волос. Слышно было, как она открыла и закрыла дверь; можно было разобрать каждое сказанное ею слово и даже дребезжание стекла захлопнутой двери. Затем опять наступила тишина.

Молодой человек проглотил слова, которые собирался сказать. Говорить было не о чем; Марко слышал все, о чем он беседовал в лавке. И не отозвался! Значит, не хотел слушать.

— Ну, я пошел! — сказал он, поднимаясь.

Сидевший перед ним человек тоже встал; в одной руке он все еще держал детский ботинок.

— Тончи! — сказал он. — Пожалуйста, не говори, что ты меня здесь видел… если тебя поймают.

Молодой человек на миг задержался, посмотрел на него, затем торопливо прошел по ступенькам, открыл дверцу в стене и резко захлопнул ее за собой. Женщина в лавке опустила руку и уныло обернулась к нему.

— Ну, что я тебе говорила! — злобно сказала она.

Молодой человек, даже не взглянув на нее, вышел из магазина.

Узкая улица была уже вся в тени. Он прошел несколько шагов, отделявших его от угла, остановился, прочел висевшее на стене объявление, прислушался к звуку приближавшихся шагов; это прошел своей дорогой старый рыбак с корзиной на плече. Дойдя до следующего угла, молодой человек свернул вправо, поспешно вошел в маленькую калитку у старого каменного дома, миновал двор, запущенный, заросший сорняками — только старая смоковница тянулась вверх у стены, — и по узкой лесенке поднялся на городскую крепостную стену, за таверной. Отсюда был виден залив, верхушки пальм на берегу и центральная площадь, по которой проходили горожане и солдаты. Здесь, на широкой каменной стене, стояли стулья, вынесенные из таверны; справа, в углу, защищенном от посторонних взглядов, сидел юноша в голубой рубашке. Перед ним на столике стоял стакан с вином. Тут же стояла бутылка, кувшин с водой, два пустых стакана и тарелка с кусками хлеба и сыра.

— Ты запоздал! — сказал парень в голубой рубашке. Тончи взял стул, сел и откинулся на спинку.

— Выпей и закуси! Вода, правда, уже нагрелась, но в таверне полно итальянцев, и Джанни не может принести другой кувшин. Ну что, нашел его?

Тончи кивнул, налил в стакан вина и отпил глоток.

— Теплое! — сказал он, ставя стакан обратно на стол. — Они все углы облепили объявлениями о розыске.

— Бумагу переводят, — ответил его товарищ. — Ты где так задержался?

— У Люции. Дела у нее идут хорошо. Она торгует табаком — скупает у солдат. В лавке все время народ… я никак не мог войти.

— Он там?

— Там, сидит в каморке за магазином.

— Видно, так и просидел.

— Да, дней пять, наверное.

— И она нам ничего не сообщила?

Тончи пожал плечами и взял кусок хлеба с сыром. Товарищ подлил ему вина.

— Ничего.

— Как

ничего? А он придет?

— Да я его и не звал.

— Почему?

— Нет смысла. Он все равно не придет.

С моря подул ветерок. Юноша в голубой рубашке взял в руки стакан, но не донес его до рта. Тончи выглянул на площадь.

— Смотри-ка, Мауро! — воскликнул он.

Его товарищ поднялся, перегнулся через стол и увидел на площади маленького часовщика Мауро, который, смеясь и жестикулируя, разговаривал с тремя солдатами в черных рубашках.

— Пускай! — сказал он, снова усаживаясь на стул.

— Рано или поздно он нам за все заплатит.

— Тончи! Что же все-таки случилось с Марко? — спросил он, заглядывая в лицо товарищу.

Тончи постукивал по столу пустым стаканом. Несколько чаек пролетело над ними; тени птиц порхнули через стену.

— Да ничего, — сказал он, разглядывая дно стакана. — Ничего с ним не случилось. Чинит ботинки. Опять вспомнил свое ремесло, жену и ребенка.

Юноша в голубой рубашке отпил несколько глотков.

— Я все-таки не понимаю, — сказал он.

— И я! — сказал Тончи.

Оба некоторое время молчали. Каждый был погружен в свои мысли.

— Ешь! — Тончи пододвинул тарелку с хлебом и сыром и сам взял кусок.

Юноша в голубой рубашке точно не слышал.

— Он же старый товарищ, — сказал он задумчиво.

Тончи кивнул головой.

— Старый. Один из первых в здешних местах.

Он в тюрьме сидел?

— Пять или шесть лет просидел… два раза его сажали.

— Он же нас всему научил, — продолжал паренек в голубой рубашке. — Я не могу понять, что с ним происходит.

— Он отрастил бороду, — говорил Тончи, опять разглядывая дно стакана. — Отрастил бороду, сидит, запершись в кладовке, весь в поту, и ждет, когда за ним придут. Он слышал, как я о нем расспрашивал, и даже не позвал меня. Говорит, хочет еще успеть сшить башмаки сыну… А когда я уходил, он сказал: «Не выдавай, где я… если тебя поймают…» Так и сказал.

Пробило шесть часов; солнце уплывало за горы.

— Надо уходить отсюда. Сейчас солдаты соберутся на площади к спуску флага. — Тончи отставил свой стакан.

— Ладно! — согласился юноша в голубой рубашке. — Иди ты первым. А я загляну к Джанни, чтобы он тут убрал со стола.

— Значит, в девять, — напомнил Тончи, вставая, — здесь, внизу, у ворот.

— Договорились. Осмотри оружие. — Парень в голубой рубашке встал. — Жаль Марко, — сказал он. — Так они его наверняка найдут. Он погибнет!

Тончи пожал плечами.

— Страх его скрутил, — сказал он. — Это конец. Его уже не спасти.

Он чуть высунулся, быстро взглянул на площадь и, пригнувшись, пошел вдоль бруствера. Его товарищ еще посидел, откинувшись на стуле, оттопырив нижнюю губу и растирая в пальцах крошки хлеба. Затем и он поднялся и, свернув в противоположную сторону, тоже исчез за стеной.

Перевод Н. Вагаповой.

Из сборника «Лучшие годы» (1955)