Избранное
Шрифт:
— Женщины всякого наплетут, да кто их слушать будет? А море общее. Так закон гласит. Всего вам доброго, господин.
С книгой и купальными трусами под мышкой, через холмы он зашагал к безлюдным далям неисследованных пляжей. Последнее задержавшееся облачко быстро растворилось в голубом просторе. Все было чистым, прозрачным и радостным. Вымытые дождем, снова засеребрились листья маслин. На поляне, у тропы, он набрел на слабоумного Николу, пригревшегося на утреннем солнце — оно ему было лучшей кормилицей, чем родные и худосочная скотина, где-то тут неподалеку щипавшая сухую траву.
Приезжий
— Ну как, Никола?
— Я хорошо! — с непонятной восторженностью вдруг отозвался дурак, и по его обычно каменно-застывшему лицу скользнула тень просветленной улыбки.
— Дай мне спичку прикурить.
Они закурили. Никола зачарованно смотрел куда-то вдаль.
— Пасешь? — спросил приезжий просто для того, чтобы что-то сказать.
— Пасу! — ответил Никола.
— А чья это скотина?
— Братина.
— А сколько у тебя братьев?
— Один — Симо, хромой.
— Женат он?
— Женат, — кивнул головой Никола. — А хорошо тут сегодня после дождя.
Звякнул колокольчик козьего вожака, в кустах зажужжали проснувшиеся мухи.
— Я тоже думаю скоро жениться! — неожиданным заявлением остановил Никола приезжего, собравшегося уже уходить. — Этим летом.
— Конечно! — в замешательстве проговорил тот, топчась на месте. — Конечно, Никола, надо же, чтобы кто-то тебя кормил, обстирывал и обшивал.
И приезжий протянул Николе пачку с оставшимися сигаретами.
— Тоже надо и из-за любви, господин, — поправил его дурак, не замечая протянутых ему сигарет и мечтательно глядя куда-то в сторону, через поляну, оттуда из густого кустарника на них глядели горящие красным огнем глаза бородатого седого козла.
Он возвращался, разморенный солнцем. Как пьяница, сполна вознаградив себя за принудительное воздержание. Он бродил по пляжам и не ходил домой обедать, радуясь, что после трехдневного заточения в селе, в стенах гостиницы или дома, он снова может наслаждаться тишиной и безлюдьем вольных просторов.
Он умылся под источником, подставив голову и лицо под струю воды. Обтерся руками, а руки по-рыбацки вытер о штаны, давно не стиранные и заскорузлые. На песке уже лежали серые связки сетей. Он взвалил одну на плечи и понес к баркасу, стоявшему наготове у берега. За две недели приезжий заметно окреп, бугры набухших мышц расправили и натянули кожу. Вдвоем со стариком они погрузили сети в лодку. Он оттолкнул баркас от берега и впрыгнул в него не слишком ловко, коленом ударившись о борт.
Старик выгреб в море на веслах и завел мотор. Миновав скалу, давшую имя заливу, они взяли влево и пошли вдоль стены, отвесно обрывающейся в море и окрашенной умирающим днем в оранжево-желтые и ярко-красные цвета. Он осваивался в лодке, словно в незнакомой квартире. Пахло рыбой. До чего ни дотронься рукой, всюду соль и рыбья чешуя. Он сидел напротив старика, позади на носу были сложены сети. Старик держал руль. Края глубоководной борозды, по которой шел баркас, доходили почти до бортов.
Оба молчали, но за гулом мотора они бы и не расслышали слов. Под скамейками и под кормой валялись в беспорядке черпак, поплавки, веревки, заржавленный инструмент
— Здесь закинем первую. Переходи на весла. А я на нос.
Разошлись, встретившись посреди лодки и поддерживая друг друга. Он старика за пояс, тот его за плечи. Лодка слегка закачалась.
— Повернись ко мне. Будешь грести от кормы.
Старик развязал мешок, вытащил край сети, к верхнему концу привязал веревку с поплавком, к нижнему — увесистый продолговатый камень, за которым сеть пойдет на дно. Работал он сосредоточенно, но с такой ловкостью и быстротой, что его помощник не успевал следить за движениями пальцев, завязывающих узлы.
— Пока я буду сеть закидывать, ты греби равномерно, без рывков. Если сеть запутается, я тебе скажу — назад грести или встать. Держи на острие мыса за спиной.
Скалистый мыс напоминал допотопное пресмыкающееся, сползавшее в море. Песчаная белая отмель узкой каймой обрамляла изрезанный скалистый обрыв. А дальше за мелким кустарником поднималась маслиновая роща.
— Чья это?
— Маслиновая роща? Филиппа Водовара, бывшего делопроизводителя. В урожайный год он по двести литров масла с нее получает. Роща тоже Капитану Стевану отойдет.
— Почему Капитану? Он что, с ним родня?
— Не прямая. Через бабку.
Конец ответа заглушил всплеск ушедшего под воду камня. За ним скользнула в море серая змея свитой кольцами сети. Старик провожал ее взглядом, дожидаясь, когда грузило достигнет дна.
— Давай!
Двинулись, плавно заскользили по волнам. Завихрения, оставленные веслами, долго еще крутились за лодкой на воде. Море потемнело, готовясь спрятать заходящее солнце.
Силуэт старика на носу фантастически вытянулся и доставал теперь до самого неба. Широким жестом расправляя сеть, он словно отмерял ее локтями. И, расцепляя пробку и свинец, встряхивал и опускал в воду. Они молчали, поглощенные работой. Только тихо шлепали весла, булькали, уходя на дно, грузила да звучали отрывистые слова команды: «Табань! Двигай! Поддай! Возьми сильнее правой!»
Видно, как сеть оседала на дно. Они пересекали морскую впадину, перегораживая ее высокой стеной сетей, доходящей до поверхности воды: все, что зайдет в нее из большого моря и окажется между ней и берегом, попадется в ловушку. На другом конце залива остановились. Старик привязал к сети еще один камень и поплавок, спустил их в море и оглядел проделанную работу.
— Поставили! Посмотрим, что-то вытащим утром!
На обратном пути подметными кукушкиными яйцами в чужих гнездах оставляли за собой сети в котловинах. Закинули последнюю и опустили руки с облегчением.