Избранное
Шрифт:
Мимоходом он дал Джинии легкий подзатыльник, а потом погладил Амелию по колену, но тут же отдернул руку, как будто обжегся. Амелия, лежавшая на спине, боком к огню, подождала, пока он вернется к окну, и хрипло прошептала:
— Ты пришла посмотреть на меня?
— Родригес ушел? — спросила Джиния.
Гвидо громко сказал:
— Подними немного колено.
Тут Джиния решилась обернуться и, отодвинувшись от огня, потому что ей стало жарко, с завистью посмотрела на Амелию. Гвидо время от времени бросал на них из-за мольберта быстрый взгляд и снова наклонялся
Наконец он сказал:
— Одевайся, я кончил.
Амелия села и накинула на плечи пальто.
— Готово дело, — со смехом сказала она Джинии.
Джиния потихоньку подошла к мольберту. На длинной полосе бумаги Гвидо угольным карандашом набросал контур тела Амелии. Это были очень простые, иногда переплетающиеся линии. Казалось, Амелия стала водой и текла по бумаге.
— Тебе нравится? — спросил Гвидо.
Джиния кивнула головой, стараясь узнать Амелию. Гвидо посмеивался. И тут Джиния с бьющимся сердцем сказала:
— Нарисуй меня тоже.
Гвидо поднял на нее глаза.
— Ты хочешь позировать? — спросил он. — Раздевшись?
Джиния оглянулась на Амелию и сказала:
— Да.
— Ты слышала? Джиния хочет позировать голой, — громко сказал Гвидо.
Амелия хихикнула. Потом вскочила и, запахнув пальто, побежала к портьере.
— Раздевайся здесь, у огня. Я одеваюсь.
Джиния в последний раз посмотрела на белые от снега крыши и пролепетала:
— Обязательно раздеться?
— Давай, давай, — сказал Гвидо. — Люди свои.
Тогда Джиния с бешено колотящимся сердцем, дрожа от волнения, стала раздеваться у огня, в душе благодаря Амелию за то, что та ушла за портьеру и не видит ее. Гвидо снял с мольберта лист и закрепил на нем новый. Джиния одну за другой клала свои вещи на тахту. Гвидо подошел помешать в камине.
— Поскорее, — сказал он, — а то дров не напасешься.
— Смелей! — крикнула Амелия из-за портьеры.
Когда Джиния разделась донага, Гвидо, не улыбаясь, медленно обвел ее своими ясными глазами. Потом взял за руку и, сбросив на пол край одеяла, сказал:
— Встань на него и смотри на огонь. Я нарисую тебя во весь рост.
Джиния уставилась на пламя, спрашивая себя, вышла ли уже Амелия из закутка. Она заметила, что отсветы огня золотят ее кожу и на нее пышет жаром. Тогда она, не поворачивая головы, скосила глаза на снег, лежащий на крышах.
— Не закрывайся. Подними руки вверх, как будто ты поддерживаешь балкон, — послышался голос Гвидо.
Джиния, улыбаясь, смотрела на огонь. У нее пробежали мурашки по спине. Послышались легкие шаги Амелии, и, когда она, поправляя пояс, встала рядом с Гвидо, у окна, Джиния улыбнулась ей, не поворачивая головы.
Но она услышала и другие шаги, возле тахты, и чуть было не опустила руки.
— Стой спокойно, — сказал Гвидо.
— Что ты так побледнела? — сказала Амелия. — Не обращай внимания.
В это мгновение Джиния все поняла и от ужаса даже не смогла обернуться. Все это время за портьерой был Родригес, который теперь стоял посреди комнаты и смотрел на нее. Ей показалось даже, что она
Долго стояла тишина. Никто не шевелился, только Гвидо водил карандашом по бумаге.
— Мне холодно, — пролепетала Джиния.
— Возьми кофточку и накройся, — сказал Гвидо.
— Бедняжка, — сказала Амелия.
Джиния резко обернулась, увидела глазевшего на нее Родригеса, схватила свои вещи и прикрылась. Родригес, который стоял, опершись коленом на тахту и подавшись вперед, глотнул воздух, как рыба, и скорчил ей рожу.
— Ничего себе, — сказал он как ни в чем не бывало.
Все стали смеяться и утешать Джинию, но она, ничего не слушая, босиком убежала за портьеру и кое-как оделась сама не своя. Никто не пошел за ней. Второпях Джиния порвала резинку трусиков. Потом она постояла в темноте, с отвращением глядя на смятую постель. В комнате все молчали.
— Джиния, — раздался за занавесью голос Амелии, — можно?
Джиния ухватилась за портьеру и ничего не ответила.
— Оставь в покое эту дурочку, — послышался голос Гвидо.
Тогда она молча заплакала, цепляясь за портьеру. Она выплакивала душу, как в ту ночь, когда Гвидо спал. Ей казалось, что с Гвидо она только и делала, что плакала. Время от времени она говорила себе: «Почему же они не уходят?» Ее туфли и чулки остались возле тахты.
Она плакала долго и чувствовала себя совсем одуревшей от слез, когда портьера внезапно раздвинулась и Родригес протянул ей туфли. Джиния взяла их, ни слова не говоря, и лишь мельком увидела его лицо и уголок студии. В эту минуту она поняла, что сделала глупость — так разволновалась, что и у остальных отбила охоту смеяться. Она заметила, что Родригес не отходит от портьеры.
Тут ее охватил безумный страх, что Гвидо подойдет и начнет безжалостно срамить ее. «Гвидо крестьянин, — думала она, — он не станет со мной церемониться. Что я сделала! Мне бы посмеяться вместе со всеми». Она надела чулки и туфли.
Выйдя из-за портьеры, она не взглянула на Родригеса. Ни на кого не взглянула. Мельком увидела только голову Гвидо, стоявшего за мольбертом, и снег на крышах. Амелия, улыбаясь, поднялась с тахты.
Джиния одной рукой схватила с тахты свое пальто, другой шляпу, бросилась к двери и выбежала.
Когда она очутилась одна на снегу, ей показалось, что она все еще голая. Улицы были пустынны, и она не знала, куда идти. Ею так мало интересовались там, наверху, что даже не удивились, когда она пришла в такое необычное время. Она растравляла себя мыслью о том, что лето, которого она ждала, уже никогда не наступит, потому что теперь она одинока и больше не будет ни с кем разговаривать, а будет только работать весь день, на радость синьоре Биче. В какой-то момент она сообразила, что меньше всех виноват Родригес, потому что он всегда спал до двенадцати, а они разбудили его и тогда он, понятно, посмотрел на нее. «Если бы я повела себя, как Амелия, я бы их всех поразила. А я разревелась». При одной мысли об этом у нее опять навертывались слезы.