Избранное
Шрифт:
Я с первого дня ждал и боялся этой минуты. Все прочие разговоры были пустой болтовней. «А ведь он не побрился даже ради нее», — подумал я. Я промолчал, только недоверчиво усмехнулся, словно не принял всерьез его слов. Подумал еще: «А на улице светит солнце». Потом посмотрел на его прикрытые одеялом ноги.
— А что говорят врачи?
— Для них… — Напрягшись, он сбросил одеяло и приподнялся на локте.
Я увидел волосатые, худые как палки ноги. Они казались совсем безжизненными, две тоненькие засохшие ветки, толщиной в руку, не больше. Фуфайка
Он не произнес ни слова, я тоже. Он повернулся, опираясь на руку, но ноги его лежали неподвижно, как плети. Я поглядел на открытое окно.
— Тебе холодно?
Он отрицательно покачал головой и бросил на меня злой взгляд. Я поднялся и подошел закрыть окно.
В этот вечер Линда пришла ко мне в магазин и спросила, нет ли у меня новостей от Амелио.
— Разве вы не виделись? — удивился я.
— Знаю только, что ему сняли гипс, — сказала она. — Ну и дела.
В магазине были Ларио и Келино, которые внимательно слушали и глядели на нее во все глаза. Немного погодя она спросила, когда я собираюсь его навестить.
Тут вмешался Келино и начал нести несусветную чушь.
— Амелио предпочитает, чтобы его навещали девушки…
Я этого Келино и раньше терпеть не мог, он один из тех, что ходят за тобой и бубнят: «Давай повеселимся сегодня вечером». Я приношу гитару, все пьют, распевают песни, а на следующий день он тебе говорит, что гитару ты купил на последние материнские гроши и сигаретами угощал всех, чтобы не платить за вино, а с Амелио дружишь потому, что тот смутьян, а сам ты подонок. Но Линда только посмотрела на него с улыбкой, и ясно было, что улыбалась она, чтобы ничего не отвечать.
Потом спросила, не хочу ли я навестить Амелио вместе с нею. Когда мы вышли на улицу, она оглянулась и замедлила шаг.
— Плохи дела у Амелио, — сказала она. — Он никогда больше не сможет ходить. А что он говорит вам, своим приятелям, когда вы его навещаете?
— Только я один к нему и захожу…
— Нет, к нему много друзей заходит, — ответила Линда.
— Я их никого не знаю.
— Ну, не будь таким сердитым, Пабло, — улыбаясь, проговорила Линда и взяла меня под руку. — Пройдемся немножко. Я не хочу идти к Амелио. Знаешь, с друзьями я на «ты».
В тот вечер мы долго гуляли, болтали обо всем. Вечером я чувствую себя в форме, если успеваю принарядиться, мне нравятся яркие галстуки, но Линда сказала, что я выбрал неудачную расцветку.
— Я вышел в чем был, чтобы пойти к Амелио, так ведь?
— Ну ничего. Давай лучше сегодня походим, поболтаем.
Когда я сказал, что этим утром видел, как она выходила от Амелио, Линда ничего не ответила. Она не хотела об этом говорить. Помолчала и, улыбнувшись, перевела разговор на другое. Стала рассказывать, как они с Амелио носились по дорогам, как свалились в кювет и она порвала платье.
— Но почему мы гуляем вдвоем сегодня вечером? — внезапно спросила она.
Мы пересекали маленькую площадь, где прежде я никогда не бывал.
— Куда мы
— Ах, да, я хотела тебя спросить, нельзя ли помочь Амелио?
Она говорила возбужденно, перескакивая с одной темы на другую, словно выпила лишнего. Но она была совсем не глупа, нет. Мне трудно было уследить за ее мыслями. Я вел ее под руку и старался поддерживать разговор. Все время путал «ты» и «вы». От напряжения я даже взмок.
— Хочу, чтобы Амелио поправился и смог ходить, — обиженным тоном проговорила она.
— И ездить на мотоцикле?
— А почему у тебя нет мотоцикла?
Тогда я сказал, что каждому свое. Амелио куда толковее меня, я умею только торговать сигаретами в магазине на Корсо да разъезжать на велосипеде.
— Разве у тебя нет никакого другого занятия?
Я об этом не подумал, но она мне напомнила, что я играю на гитаре.
— Ты хорошо играешь?
— Кто его знает.
— Мне хотелось бы тебя послушать как-нибудь вечерком.
— Тогда нам нужно снова встретиться, — смеясь, сказал я.
— Конечно, — ответила она.
Мы зашли в кафе, и теперь я смог хорошенько рассмотреть ее лицо. Когда я говорил, она глядела мне прямо в глаза. А я думал об искалеченных ногах Амелио. Мне хотелось понять, видела ли она эти тоненькие ноги, и я рассказал ей об утренней сцене. Она сделала гримаску и зажмурила глаза, но не прерывала меня. Не успел я договорить, как она положила мне руку на плечо и торопливо сказала:
— Мы должны помочь ему. Он ведь больше не сможет работать.
— Я и сам по-настоящему не работаю. Живу у матери.
— Почему ты не играешь в оркестре?
Вот что ей взбрело в голову в этот вечер. Сам я над этим никогда не задумывался. Моя гитара была к месту в остерии, на тихой улочке. Но ведь это же не работа. И потом, я любил играть в одиночестве.
— А на танцы ты ходишь?
Мы договорились, что пойдем вместе на танцы. Я проводил ее до самых ворот. Жила она на пьяцца Кастелло.
Я не рассказал Амелио о своей встрече с Линдой. Теперь, когда я входил к нему, я сразу ощущал запах ее духов. Окно было распахнуто, но вместе с холодным воздухом я вдыхал ее аромат. На полу валялись окурки со следами губной помады.
— Вот увидишь, ты непременно выздоровеешь, — убеждал я его, — главное — делать упражнения.
— Какие упражнения?
— А разве в детстве ты не учился ходить?
— Не такими ногами.
О цветах он мне больше не говорил. Перестал бриться. Ту бутылку коньяку он уже прикончил.
— Если ты и дальше так будешь продолжать, ты их всех распугаешь.
— Кого?
— Своих девушек.
Как-то утром он попросил меня принести гитару. В эти дни достаточно было Линде тихо сказать мне: «Хорошо, Пабло», и я уже чувствовал себя счастливым. Я пришел к нему с гитарой, сел на постель и начал играть. Амелио слушал, откинув голову на подушку. Слушая, он, как и Линда, закрывал глаза. Он даже не заметил, что играл я неважно. Слушал и молчал. Я сказал: