Избранное
Шрифт:
Пьеретто, до сих пор не раскрывавший рта, проронил:
— За один вечер у него не выведаешь этот секрет.
Никто не обратил на него внимания. Юнец сказал:
— Но мы хотим развеселить тебя. Мы подумали: быть может, один он мало пьет. Вот мы и приехали наставить тебя на истинный путь. Додо готов был держать пари, что ты даже не знаешь, что танцуют в этом году в Милане.
— Вот что, — серьезно сказал Поли и, подняв палец, стал отбивать такт.
— Нет! — со смехом закричали все.
Худая закашлялась, и бокал зазвенел
— Ты отстал на год, — сказал юнец, когда смех стих.
— Нет, не больше чем на три месяца, — бесстрастным тоном подхватил Додо. — Поли остановился в своем развитии три месяца назад.
Этот Додо был загорелый мужчина с холодными глазами, говоривший небрежно и самоуверенно. Я вспомнил, как поморщился Поли, когда мы услышали автомобильный гудок и голоса приехавших, вспомнил взгляды, которыми он перед этим обменивался с Габриэллой. Теперь все это было забыто, а вылощенные приятели наших хозяев спускались по лестнице и со смехом вваливались в гостиную. Последней, когда уже захрипел проигрыватель, вошла Габриэлла.
Я стоял, прислонившись к подоконнику, и мне хотелось исчезнуть, удрать в лес.
Не стушевавшийся Пьеретто уже принялся болтать, замешавшись в группу миланцев. Никто еще не танцевал. Тощий Чилли развлекался в одиночку, поглощая пирожки, и видно было, как у него ходит кадык. Орест опять исчез. Заметив это, я посмотрел на Габриэллу. Она что-то говорила Поли, а всклокоченный юнец тянул ее за запястье. Она смеялась, и продолжала говорить, и уступала юнцу. В этом платье она была очень хороша. Я спросил себя, сколько из присутствующих мужчин прикасались к ней, сколько из них путались с ней до Ореста.
Остальные женщины мне не понравились. Все они, блондинки и брюнетки, были вроде Розальбы. Развалившись в креслах, они холодно смеялись и чокались. Худая, самая раззолоченная и накрашенная, все еще не двинулась с места. Она сидела на диване, поджав под себя ноги, и слушала разговор мужчин с фальшиво невинным выражением порочного личика.
Потом я вдруг увидел, что все танцуют. Контральто пело тот самый блюз. Ореста все не было. Габриэлла кружилась в объятиях Додо, который, и танцуя, сохранял ледяное спокойствие. Мне показалось очевидным, что этот лысеющий, верно уже поживший и саркастически настроенный человек — как раз такой мужчина, какой ей нужен. Он что-то шептал ей, и Габриэлла смеялась, почти касаясь губами его щеки.
Я прошел через комнату, чтобы налить себе вина, и натолкнулся на Пьеретто, который ел лед.
— Ты еще держишься на ногах? — сказал я ему.
Он снисходительно посмотрел на меня.
Чудаковатый Чилли подошел к нам, пробравшись между парами. Я ожидал, что он отпустит какую-нибудь шутку — состроит рожу или кукарекнет, — но он протянул нам руку.
— Очень рад, — сказал он надтреснутым голосом. И, подмигнув, добавил: — А здесь уютненько.
— Вы первый раз здесь? — спросил Пьеретто.
— Я даже
— Вполне, — сказал Пьеретто.
— Что говорят о Поли в Милане? — спросил я.
— А кто же знал, что он еще жив? От него только и проку, что можно прошвырнуться сюда.
Похожий на птичку своими мелкими, резкими движениями, он повернулся к двери, стянул курточку на талии и ушел.
— Симпатичный парень, — проговорил я. — Элегантный и искренний.
Пьеретто тряхнул головой и окинул взглядом стол и танцующие пары.
— Все они искренни, — сказал он убежденно. — Едят, пьют и блудят. Чего ты хочешь? Чтобы они научили тебя, как это делается?
— Где Орест? — спросил я.
— Если бы ты принадлежал к их обществу, ты бы делал то же самое…
Я опрокинул еще рюмку и вышел.
Хорошо было уйти в ночь и постоять на насыпи. Музыка и шум голосов у меня за спиной звучали приглушенно, а вокруг все тонуло в темноте, и казалось, я парю среди звезд.
Вернувшись, я отвел Габриэллу в сторонку и сказал ей:
— Орест ждет тебя возле дома.
— Если он сумасшедший…
— Не знаю, кто из вас больше сумасшедший, — сказал я. — Меня, например, никто не ждет.
Она засмеялась и выскользнула наружу.
Время от времени образовывался кружок, и Пьеретто разглагольствовал, смеялся, флиртовал с женщинами. Пока еще никто не предлагал выйти всей компанией в рощу. Проигрыватель неустанно пел. В сущности, было легко смешаться с этими людьми. И женщины и Додо хотели только веселиться. Надо было веселиться вместе с ними. До утра было еще далеко.
Прилежнее всех танцевали Поли и эта худая с кольцами. Настал момент (Габриэлла давным-давно вышла), когда проигрыватель умолк. Поли и худая остановились, держа друг друга в объятиях, прижимаясь друг к другу. Остальные толпились вокруг Чилли, который, преклонив колени на ковре, с завыванием простирался ниц перед фотографией Поли в рамке с подпоркой, поставленной на пол. Присутствовал при этом и Пьеретто, все еще не натешившийся.
Вдруг Чилли затянул литанию. Мара, белокурая подружка Додо, смеялась до слез и, вытирая глаза, умоляла его перестать. Остальные хлопали Чилли. Пошатываясь, подошел Поли и тоже засмеялся.
Но тут раздался голос Пьеретто. Он сказал, что у всякого уважающего себя бога есть рана в боку.
— Пусть подсудимый разденется, — объявил он. — Пусть он покажет нам рану.
Послышалось еще несколько смешков, потом все умолкли. Худая, оставшаяся за кругом, допытывалась:
— Что там такое? Что происходит?