Избранное
Шрифт:
Генрих. Я много лишнего тебе наговорил… Теперь жалею.
Анна. О многом и умалчивал… Но я все понимала. Поэтому позволю дать совет: уж лучше-ка женись на фрейлине Джейн Сеймур. Она в постели хороша. И легкомысленна, и совести ни капли… Вполне могла бы составить неплохую партию…
Генрих. Я рад, что ты подругу ценишь. Кстати, где она? Мне сообщили, что ее ты из дворца куда-то отослала?
Анна. Она – в надежном месте.
Генрих. Вели ее вернуть! Нехорошо! Род Сеймуров влиятелен и значим
Анна. Не раньше, чем признаешь дочь…
Генрих (зло). Ты ставишь мне условия?
Анна. А что же остается жене, которую муж просит вернуть любовницу?! Мой неуемный! Я соберу тебе гарем под нашим кровом. Беснуйся, ублажая свою плоть… Но прежде – объяви о дочери народу! Ты говоришь, стране мужчина нужен?.. Какой? Восьмой? Девятый? Двадцать пятый? Довольно Англия терпела вас, самцов! Тупых и злобных, пьяных и неверных. Давно пора освободить вам трон для женщины… Елизавета будет первой!
Генрих. Никогда! Она похожа на тебя, ее уже за это ненавижу! (Бросился к колыбели, стал в гневе трясти ее.) Мерзавка! Дня еще не прожила, а сколько неприятностей успела доставить… И вот! Еще смеется! Сучка! (Вглядывается в лицо девочки, неожиданно сам улыбается.) Она и впрямь смеется… Как это может быть?! А ну-ка прекрати! (Трясет колыбель.) Над королем смеется! Точно – в мать! И зуб во рту? Уже во всеоружии? Ну, на, кусай! Не причиняя боль, ты радости доставить не умеешь! Красавица моя! (Осыпает ребенка поцелуями.) Эй, Кромвель!
Кромвель быстро появляется с блокнотом и пером.
Пишите! «Обожаемый народ! Его величество король Генрих Восьмой вам счастлив объявить, что королева Анна, сегодня разрешась от бремени, нас наградила дочерью… Елизаветой. Знаменуя радостную весть, король повелевает всем гражданам сегодня истребовать вина в любом трактире за счет казны! (Схватил бокал, жадно выпил.) И каждый подданный пусть будет пьян и счастлив! (Неожиданно начинает валить на пол посуду, переворачивать кресла.) Счастлив! Счастлив!..
Кромвель (спокойно наблюдает за разбушевавшимся королем, записывает). «…Счастлив… счастлив… счастлив…»
Затемнение.
Помещение в тюремном лондонском замке Тауэр. Грубые лавки. Зарешеченное окно. Чуть в глубине – ширма. На переднем плане за столом сидят Вулси и Кромвель. Перед ними, в тюремном одеянии, – епископ Фишер и Томас Мор.
Вулси. Сэр Томас Мор! И вы, епископ Фишер! Я рад вам сообщить, что добрый наш король решил не помнить зла и дарит вам свободу! (Мор и Фишер молчат.)
Мор. Простите, кардинал… За время заточения в тюрьме мы несколько забыли этикет. Какие бы слова хотел король услышать?
Кромвель. Слова о том, что вы готовы присягнуть на верность дочери его Елизавете! И поддержать права ее на трон!
Вулси. Сейчас парламент обсуждает это право… Вы, Мор и Фишер, – уважаемые люди… И ваши мнения король всегда ценил…
Фишер. Мы это чувствуем… Но мне всегда казалось: подарок полагает безвозмездность? Иначе это не подарок, а обмен!
Кромвель. Много рассуждений! Прошу отвечать коротко и ясно.
Фишер. Я остаюсь приверженцем того, во что я верю… Не признавая королевой Анну, я, к сожаленью, не могу и дочь ее признать принцессой.
Вулси. Принципиальность не всегда похвальна, Фишер. И иногда похожа на упрямство. Вы, Томас Мор? Надеюсь, философский склад ума поможет сделать правильным ваш выбор?
Мор. Пожалуй. Обмен как способ достижения гармонии не так уж плох. Как, впрочем, и торговля. Все от цены зависит…
Вулси. Ну вот… Так называйте цену!
Мор. Она известна. Тысячи людей томятся в тюрьмах лишь за то, что разделяют взгляды мои… и Фишера. Согласен ли король их тоже отпустить?
Кромвель. Пусть каждый отвечает за себя!
Мор. Вот я и ответил. И королевою готов признать любую девочку, когда вокруг свободны будут все…
Вулси. Вы – утопист!
Мор. Не смею спорить.
Кромвель. Достаточно! Ваши слова мы доведем до слуха короля немедленно! (Звонит в колокольчик.)
Появляются стражники, уводят Мора и Фишера. Кромвель подходит, отодвигает ширму. За ней в кресле – Генрих.
Генрих (раздраженно). Довели! До слуха короля и до его печенки! Поверьте: здесь сидеть и слушать труднее, чем вести допрос… Молчать нет сил, а крикнуть – невозможно! (Кричит вслед уведенным Мору и Фишеру.) Святоши! Фарисеи! Убеждены в незыблемости правил… Как будто сам Господь им выдал вексель на оплату собственных грехов! Не истина влечет их, а гордыня! Они – святые, а король – злодей! Как просто! А что поэт? Наш трепетный Уайет? Он тоже отказался присягнуть?
Кромвель. Не совсем. Я с ним беседовал и убеждал…
Генрих (усмехнулся). Поджаривал на медленном огне?
Кромвель. Ваше величество, я – вегетарианец… Поэт наш согласился оду сочинить по случаю рождения принцессы… И даже написал десяток строк. Но позже, впав в хандру, пытался удавиться…
Вулси. Спасли?
Кромвель. Разумеется. Здесь, в Тауэре, никто не смеет умереть без разрешенья!