Избранное
Шрифт:
В Аль-Адеб они прибыли к концу дня, это была последняя нефтеразработка в южном направлении. Местный начальник пригласил их в столовую поужинать. Затем они простились с ним, чтобы не беспокоить его рано утром. На прощанье он показал им на карте место, где приблизительно должен был находиться отряд Мараваля. И в заключение сказал, что в любом случае завтра там их будет ждать проводник — чтобы они не сбились с пути.
Солнце уже начало клониться к закату, когда на другой день они добрались до места, где были разбросаны
После долгих приветствий тарги сказал, что зовут его Амайас. Он ждет их с самого утра. Лагерь Мараваля находится в двух километрах — Амайас показал в ту сторону своими длинными пальцами, — но это в дюнах. Поэтому добраться туда можно только на верблюдах или пешком.
— Сколько времени на это потребуется? — спросила Амалия.
— Час.
— Еще час, чтобы вернуться, и час или два на встречу с Маравалем. Нужно отправляться сейчас же.
— Но верблюдов всего два, — заметил Серж.
— Можно идти пешком. Только тогда по-настоящему и ощутишь дыхание пустыни: в машине — это торопливый натиск, на верблюде — абстрактное созерцание.
— Может быть, нет необходимости идти туда всем?
— Кто пойдет? — спросила Амалия.
Суад должна была заняться путевым дневником, который она вот уже два дня как забросила. Буалему нечего было больше ждать от загубленной пустыни; он предпочитал остаться с местными жителями, погрязшими, видимо, в нищете, но в силу этого готовыми, быть может, прислушаться к его проповеди.
В конечном счете с Амайасом отправились Амалия и Мурад.
Остальные глядели им вслед, когда они взбирались на дюну, закрывавшую горизонт и находившуюся неподалеку от лагеря. Амайас шел впереди, протягивая руку Амалии. Издалека казалось, будто он тащит ее за собой.
— Ну вот, — сказала Суад, — раскол уже налицо.
— Какой раскол? — спросил Серж.
— Говорят, что в Сахаре всегда так! Поначалу все горят желанием что-то сделать, составляют программы, назначают даты, принимают решения, а потом все благие намерения растворяются в пространстве, как уэды в песках.
Серж махнул рукой в сторону дюны:
— Вожди ступили на военную тропу… Чего тебе еще надо?
— Военную? Ты что, смеешься? Вожди продолжают свое сентиментальное путешествие.
— Одно не исключает другое.
— Для тебя — возможно, для них — нет. Главное для них — путешествие, а нефть их больше не интересует.
Прежде чем исчезнуть за дюной, Амалия обернулась и помахала рукой.
— Нет горючего, зато есть кому гореть, — сказала Суад. — Неужели это не ясно? Сразу бросается в глаза.
— Мне — нет, я, наверное, дальтоник.
— Началось все в Алжире, но после Гардаи это чистое безумие.
— Ты уверена, что не сочиняешь?
— Да ты посмотри на них. Когда он с ней, он сам не свой. Ничего не видит, ничего не слышит, отвечает невпопад или что-то несуразное.
— Он — может быть, ну а она?
— Она? Ты видел, как она впивается
— Очаровательно!
Они рассмеялись. Очаровательно — это слово Мурад с Амалией повторяли без конца по всякому поводу с тех самых пор, как она приехала, у нее на губах оно буквально таяло, словно перезревший фрукт.
— А что это значит — очаровательно? — спросил Буалем.
— Ничего. Не могу тебе перевести именно потому, что это слово ничего не значит, у нас такого нет. А им оно служит позывными, как на радио.
— Во всяком случае, — сказал Серж, — мы-то здесь.
— Да, в качестве статистов, чтобы вождям было не так одиноко.
— Наподобие хора в греческих трагедиях.
— Не понял, о чем ты говоришь.
— В греческих трагедиях есть два или три персонажа, с которыми действительно что-то происходит. Остальные просто наблюдают за их действием.
— Именно так.
— Только мне кажется, что ты ошибаешься. Несмотря на весь свой аристократизм, Амалия собрала очень хороший материал.
— Это Амалия-то аристократка?
— Разве ты не заметила? Брат в Сен-Сирском военном училище — плюмаж, белые перчатки и так далее. Рядовые, на колени! Офицеры, выше голову! Тетка была белой монашкой. Сама она, правда, нарушила запреты, оторвалась от династии, но надолго ли? — наверняка скоро вернется с повинной или уже небось повинилась. Ты только представь себе: ради двух-трех статеек касательно бензина ей оплачивают месячную экспедицию с «лендроверами» и шоферами, с благословения местных властей, демократичных и дисциплинированных, подключают туземные интендантские службы, для «Альже-Революсьон» никто бы так стараться не стал.
— Платят-то, наверное, нефтепромышленники, а не газета.
— Какая разница?
— Ты и в самом деле думаешь, что «Стандард ойл» берет на себя все расходы ради нескольких статей по поводу нефти? Зачем это ей надо?
— Понятия не имею, но будь спокойна: если мы с тобой этого не знаем, то «Стандард ойл» знает, что делает, возможно, там, конечно, собрались филантропы, но, во всяком случае, не ангелочки с крылышками.
Пожав плечами, Суад направилась к палаткам:
— Ладно! Пойду писать дневник. Вот уже два дня как ваши подвиги не находят там отражения. В докладе для «Стандард ойл» будет пробел.
Буалем взял Сержа под руку.
— Я вот думаю: а может, это происки ЦРУ?
Серж даже вздрогнул: что заставило средневекового инквизитора заинтересоваться вдруг проблемами нашего столетия? Он решил, что не так понял его.
— Что ты имеешь в виду под происками ЦРУ?
— Да всю эту экспедицию. Может, мы, сами того не ведая, работаем на Америку?
Буалем знал, что Серж всегда и все готов был валить на ЦРУ. Повышались ли цены на мясо, не было на рынке картофеля или в порту вдруг начиналась забастовка (забастовка против кого? Против властей? Но если власть в руках трудящихся, не могут же они бастовать против самих себя) — все это, несомненно, были происки ЦРУ.