Избранное
Шрифт:
И «Холм» и «Сон» посвящены эпохе пробуждения Алжира в годы второй мировой войны от колониального летаргического забытья. Война оказала огромное воздействие на алжирское общество, столкнув многих, кто прежде рождался и умирал, ни разу не покинув своей деревни, с незнакомой жизнью, с другими странами, людьми, с новыми мыслями и взглядами. Алжирцы, часто жертвуя жизнью, помогали колонизаторам воевать, и это заставило их задуматься: разве не должно было равенство на поле боя привести к равенству в мире, в труде, к такой же свободе для алжирцев, как та, какую они помогли добыть в огне французам? Новые надежды оказались мертворожденными, сменились отчаянием и гневом. Гневом, с которого начинается мужество. Герой романа «Сон праведника» Арезки в самый драматический момент своей жизни произносит: «Зарю надо добывать из толщи ночи, даже если поначалу кажется, что заря в эту ночь погрузилась безвозвратно».
«Третьим
«Освободительная война стала для меня своего рода завершением и преображением всего, что я до тех пор видел, ибо она открывала народу дорогу в то, что называется так просто: жизнь».
…Мы познакомились вскоре после того, как алжирцы добыли свою зарю из толщи колониальной ночи, завоевали свободу, жизнь. Пришел час эйфории, романтического оптимизма, когда, кажется, нет ничего невозможного, потому что земля — наша, небо — наше, море — наше, будущее — наше; одно счастливое будущее, на всех поровну. Потом выяснится, что и на своей земле, под своим флагом жить трудно, что поровну не получается, что будущее не торопится и что оно не совсем такое, каким грезилось в партизанских отрядах, в гротах Ореса и Кабилии. Но пока люди радостно и дружно шагали по широкой тропе, через перевал, очищенный от завалов.
Встречи, встречи, встречи. Тех, кто воевал в горах или городах, тех, кто собирал деньги на революцию на заводах в парижских предместьях и теперь поспешил домой, тех, кого победа уберегла от гильотины в тюрьме Барберус, тех, кто уцелел под руинами университетской библиотеки, взорванной оасовцами [4]– фашистами…
Мулуд Маммери вернулся из Марокко, куда был вынужден уехать на третьем году освободительной войны. И вот теперь мы встречались с ним на митингах, на которых первый президент демократического Алжира, переходя то с арабского на французский, то с французского на арабский (был когда-то капралом во французской армии), воспламенял толпы, зовя их — уже! — к социализму. Встречались в редакциях газет, которым не хватало полос для лавины новостей, в университетских аудиториях и коридорах, где его плотно осаждали возбужденные студенты, в возникшем из небытия Национальном театре, в маленьких кафе на улице, названной именем героя революции Дидуша Мурада, где за каждым столиком митинговали. Мулуда знали, казалось, все в этом огромном, шумном, очнувшемся к жизни городе. Люди, знавшие его ближе, чем я, сказали, что он работает над начатым еще в Марокко романом. Это будет первый роман алжирца об алжирской войне. Сейчас писатель бережно собирал рассказы, воспоминания, легенды о войне, в которых сливались нежная любовь к вновь обретенной ценой великой крови родине, скорбь о павших в бою, головокружение от непривычной свободы, презрение к слабым духом, не выдержавшим испытаний, ненависть к карателям, сжигавшим деревни в горах Кабилии, к фашистам из ОАС, которые так и не смирились с утратой «французского» Алжира…
4
ОАС — секретная вооруженная военно-фашистская нелегальная организация ультраколониалистов во Франции. Выродилась в террористические группы.
Мулуд Маммери писал роман в единственной уцелевшей после оасовской бомбы комнате своего домика на самом гребне столицы, круто поднимающейся ступенями вверх от моря к небу. Писал, отвернувшись от окна, из которого открывался вид на прекрасную гавань, — чтобы не отвлекала своей волшебной красотой. Писал трудно, сосредоточенно, сдерживая бег мысли, чтоб не ускользнуло главное, чтоб в торопливости не оскудел замысел.
…Маленький книжный магазин на одной из узких улочек, что сбегаются к порту, носивший еще с колониальных времен имя «Доминик», был уже заполнен людьми, когда мы пришли туда с Буалемом Хальфой и Анри Аллегом — директорами очень популярной в то время в стране газеты «Альже репюбликен». Мулуд Маммери стоял за прилавком и еле успевал ставить автографы на только что прибывших из типографии экземплярах своей новой книги.
«Опиум и дубинка» — трагическое, лирическое, мужественное повествование о том, как в тяжких испытаниях алжирцы «добывали зарю из толщи ночи», как мечтали о восходе солнца свободы, как отдавали жизнь, торопя рассвет, как ненавидели мрак неволи,
В эпопею «Опиума и дубинки» мы входим вместе с доктором Баширом Лазраком. Он — alter ego автора? — в центре всех перипетий. Все и всех мы видим его глазами — глазами интеллигента, усвоившего французскую культуру, французский быт, но круто свернувшего назад к истокам, чтобы самоотверженно участвовать в борьбе своего многострадального народа. Конечно, он главный литературный персонаж романа. Но кто главный герой? Это Тала. Убитая бессмертная деревня.
Какова роль литературы в жизни народа, одержавшего победу в битве за свободу, который был поставлен в тот же победный час перед иными задачами: куда и с кем идти, как жить дальше, когда право на жизнь завоевано и неоспоримо? Как им распорядиться этим правом? «Главное — связь времен, — говорит Маммери, — органическая преемственность поколений — того, которое воевало, и того, которому жить без войны. Забота писателя сегодня — рассказать о том, что было вчера. Нет, не в назидание юношам — мол, такого не нужно. Но во имя нашего взаимопонимания с юным поколением. Не важнейшая ли это функция литературы? Конечно, настоящей литературы, у которой есть своя точка зрения…»
Прошли годы. Мы давно не виделись. Обменивались короткими письмами, открытками. Я следил за его судьбой по алжирским и французским газетам. Знал, что он работает, что не все просто и безоблачно в университете, где он преподает, что огорчений и забот хватает… И вот бандероль, несколько слов знакомым почерком… Новый роман.
Мулуд Маммери в этом романе продолжает восхождение к вершинам. Не старея — а ему уже семьдесят! Не располагаясь на длительный привал, не теряя ориентиров, а становясь все проницательнее.
В романе остро стоят вопросы о современной роли религии, ислама, в частности, о политическом, социальном и культурном звучании арабизации, проводимой в Алжире, где треть населения — не арабы, о бюрократизации государственного аппарата, об активизации буржуазного сознания. Может быть, он, мудрый, прозорливый философ, предугадывал, что будет так? Может быть. Он не прячет ни горечи своей, ни сарказма, но и не злорадствует. Его любовь к Алжиру стала за эти годы еще более страстной, требовательной, преданной. Ранимой тоже. Он любуется красотой Сахары, ее жителями, преисполненными гордого достоинства, критически вглядывается в глаза участников перехода: арабов, берберов, кочевников-туарегов, французов, безбожников, которые нашли для себя все и навсегда, верующих, которые ищут своего бога в пустыне и там теряют его. Сахара обнажает каждого в его благородстве. Или в низости. И каждому меняет тропу, которую он торит в жизни.
Это не беллетристика, низводящая личность до функции персонажа — главного, второстепенного, положительного, отрицательного. Это — жизнь. Жизнь на переходе. Зачем переход? Куда переход? Кто, не зная устали, идет впереди, увлекая за собой остальных? Кто ведомые и хотят ли они быть ведомыми? Как отличить мираж от оазиса? А может быть, жизнь не обязательно и не всегда пустыня? Может быть, где-то в ней произрастает ветвистое вечное древо гармонии, добра, взаимопонимания? Древо истины, наконец, жажда которой так мучит в пустыне уходящего времени?
…Мурад, в которого, смею догадаться, перевоплотился Мокран из «Забытого холма», Арезки из «Сна праведника», Башир из «Опиума и дубинки», вместо требуемой в номер газеты заметки на какую-нибудь «культурную тему», пишет свое прозрение пустыни и людского каравана. Без этой поэмы романа бы не было.
«Как обычно бывает в таких случаях, впереди шагали герои. Вдохновенные и одинокие, они целыми днями боролись с бесконечно возникавшими на их пути препятствиями, а ночами считали звезды… позади них плотно слипшееся стадо задыхалось в своей шерсти под палящим солнцем, ревностно следя при этом за тем, чтобы ряды его оставались сомкнутыми. Так уж положено судьбой: герои умирают молодыми и одинокими. Бараны, правда, тоже умирают, но герои, не раздумывая, бросаются навстречу смерти, сгорая, подобно сбившимся с пути метеорам, а бараны цепляются за жизнь до последней капли крови… герои, занятые поисками дороги, расчищают ее или прокладывают заново, а иногда просто считают звезды, никогда не оглядываясь назад…»