Избранное
Шрифт:
— Меня, однако, удивляет, — говорит Ио, — почему эта молодая женщина не сняла при этом свой лифчик.
— Но это же неприлично, — ворчит Натали.
Гости устали, Лотта замечает, что их жесты становятся вялыми, слова они выговаривают с трудом и выражения употребляют все более плоские, она видит, как Клод делает знак Жанне и та, слепая и глухая, идет за ним следом.
— Не пропадайте надолго, — говорит Лотта.
— Да, — говорит Натали, — уже поздно.
— Не волнуйся за них, — злорадно вставляет Антуан.
Это Тилли виновата со своими титьками, и Антуан
Клод стоит, широко расставив ноги, у его ног на полу (на таких картинах один стоит, а другая лежит, один поражает, а другая терпит, один извивается, а другая неподвижна) лежит Жанна, подогнув колени, сомкнув руки — с удивительно белой шеей, выглядывающей из-под волны волос, с закрытыми глазами, она мертва или ее еще нет.
Альберт разгоряченный кричит:
— Клод!
Ио останавливает его:
— Не трогай их, оставь!
Клод лихорадочно, в оболочке насилия и тишины, продолжает делать то, что все время мерещится Лотте и против чего не в силах сопротивляться Ио, из-за чего лает Натали:
— Прекрати, грязный мальчишка!
Ио говорит:
— Успокойся, Натали.
Клод, не доставая двух сантиметров до своей одежды, ни разу не коснувшись своей одежды, монотонно двигает ладонями и внезапно, рывком, замирает, обозначая этот момент резким движением вперед, к лицам присутствующих.
Жанна, чувствуя, что это конец (его конец, ее начало), будто она следила за ним широко раскрытыми глазами, открывает сжатое ладонями лицо и, вытянув руки, щупает воздух, покачивает грудью и плечами.
Она поднимает бедро, колено, извивается всем телом, она дрожит и делает волнообразные движения плечами, сгибает руки в запястьях, перебирает пальцами.
— Свиньи, — возмущается Натали, — я хоть и пьяна, но вы зашли уж слишком далеко под моим кровом.
— Да успокойтесь же, юфрау, — говорит Ио, потом добавляет: — Натали.
— Это же игра, — неслышно говорит Лотта. Но это не игра.
Альберт потихоньку долго чертыхается.
Тилли, с пылающими щеками, подмигивает Лотте, как женщина женщине, сообщнице в таких делах, когда мужчина, этот зверь, поднимает голову.
— Да, — говорит Лотта.
Жанна поворачивается к ней. Сейчас она расслабленная и гибкая, помолодела на десять лет.
— Что это такое? Ты угадала?
— Мне все равно, что бы там ни было, — кричит Натали, — но это неприлично.
— Не надо, — говорит Ио, — у них и в мыслях не было ничего дурного. — Он протягивает ей бокал, а она жалуется, оттаивает:
— Правда?
— Что бы это могло значить? Ты угадала, Натали? — Ио обхаживает ее, унимает, помогает прийти в себя, побуждает ее спросить с улыбкой:
— А ты угадал?
— Нет, — говорит он.
— Это что-то такое, — объясняет Альберт, — что регулярно разыгрывают в «Гавайях». — И все хихикают, ну и шутник же этот Альберт! Один Клод не смеется. Его блуждающий, ищущий взгляд цепляется за Лотту. Бертаатье сразу подметила, что у него не в
— Рождение Афродиты, — такое объяснение дает Жанна.
— Кого?
— Афродиты. Мы заслужили бутылку…
— А кто это такая? — интересуется Тилли (и Лотте интересно тоже).
Пока распивается выигранная бутылка, Клод растолковывает, что и как, но Лотта ничего не понимает в этом чуждом ей мире, который от нее так далек, в мире киноартистов, фокусников, богов, длинноволосых бородатых чужаков, с которыми иногда общается Клод, что дает ему право презирать их всех, и в особенности Лотту, да нет, не презирать, а просто не замечать.
Из семени, извергнутого Посейдоном, родилась богиня Жанна Афродита Хейлен, богиня с желтыми кошачьими глазами, в которых нет и намека на грехи, сожаления, муки совести, терзающие семейство Хейлен, на чувство стыда, охватывающее Антуана по вечерам, когда он с Лоттой наедине сидит, скованный своим вожделением, как цепью. А колыхание Жанны, оказывается, символизировало морскую стихию.
— Стоп, — говорит Ио. Он поднимает правую руку, случайный наблюдатель на судебном заседании или при чтении катехизиса. — Стоп, здесь совершается обман.
— Я тоже так думаю, — немедля подхватила Натали.
— Обман крупного масштаба.
— Почему обман? — Голос Клода режет слух.
— Ты в самом деле поверила, — обращается Ио к Жанне, которая сидит, задрапировавшись в восточный батик [146] , принадлежавший, как слыхала Лотта, брату Ио, миссионеру, — что все разыгранное здесь вами было рождением Афродиты?
— Клод мне так объяснил, — говорит Жанна.
— Ах вон оно что. — Ио, учитель, отец, пастор, обращается к этой бледной немочи. — А где ты об этом слышал?
146
Батик (малайск.) — многоцветная ткань со специальной технологией окраски: сначала ткань покрывается тонким слоем воска (открытыми остаются только места, подлежащие окраске определенным цветом) и опускается в чан с краской. Затем эта процедура повторяется до полной окраски материи. Техника батика стала популярной в Европе в 50—60-е годы.
— Это же всякому известно.
— Ошибаешься, — говорит Ио.
Альберт, законный отец, прокашливается.
— Существует, мой мальчик, — продолжает отец Ио, — более старая и оригинальная версия. — Затем сыплются слова из лексикона семинарии, термины с розовых страниц иллюстрированного Ларусса, непонятные и пугающие, Лотта говорит себе, что лучше не вдумываться, да, лучше просто слушать, как этот садист-всезнайка втолковывает юнцу, что, когда Кронос (кто это?) спал на берегу моря, его кастрировали другие боги и бросили «тестикулы» в воду, отчего море начало вздыматься, пениться и шуметь, тогда и возникли волны, из которых родилась Афродита.