Избранное
Шрифт:
— Отдельную каюту, — сухо сказал дон Гало, — с отдельным туалетом. Такова договоренность.
— Договоренность, — любезно поправил его инспектор, — это не совсем то слово, однако полагаю, сеньор Порриньо, в данном вопросе трудностей не ожидается.
«Это не сон, иначе все было бы слишком просто, — подумала Паула. — Рауль назвал бы это, скорее, рисунком, рисунком…»
— Каким рисунком? — спросила она.
— Какой еще рисунок? — удивился Рауль.
— На какой рисунок, по-твоему, все это похоже?…
— Анаморфный, ослица. Да, почти анаморфный. Выходит, мы даже не знаем, на каком пароходе поедем?
Они рассмеялись:
— Похоже на волшебный поезд, — сказал Хорхе, единственный, кто понимал все, что происходит. — Влезешь в него, а там разные чудеса: по лицу ползает косматый паук, пляшут скелеты…
— Мы всю жизнь жалуемся, что не происходит ничего интересного, — сказала Клаудиа, — а стоит чему-нибудь случиться (только случай и может быть интересным), как многие из нас начинают волноваться. Не знаю, как вас, а меня волшебные поезда развлекают куда больше, чем станция «Феррокарриль хенераль Рока».
— Разумеется, — сказал Медрано, — но дело в том, что дона Гало и кое-кого еще беспокоит состояние неизвестности. Вот почему они так озабочены и интересуются названием парохода. А что может дать название? Разве оно спасет нас от того, что мы называем «завтра», от этого чудовища, которое не открывает своего лица и подчинить которое невозможно.
— Между прочим, — сказал Лопес, — впереди начинают вырисовываться контуры небольшого военного корабля и грузового судна. Вероятней всего, шведского, они всегда такие светлые, чистенькие…
— Хорошо говорить о неопределенности будущего, — сказала Клаудиа. — Это тоже своего рода приключение, пусть обыденное, по приключение; в этом случае будущее приобретает особый смысл. Если настоящее имеет для нас неповторимый вкус, то лишь потому, что будущее служит для него некой приправой, да простят мне столь кулинарную метафору.
— Однако не всем нравятся острые приправы, — заметил Медрано. — Возможно, существует два совершенно противоположных способа усилить чувство настоящего. Ведомство, например, предпочитает устранить всякое конкретное упоминание о будущем и создать налет нездоровой таинственности. И прорицатели, конечно, пугаются. А я, напротив, острей чувствую несуразность настоящего и поминутно смакую его.
— Я тоже, — сказала Клаудиа. — Но отчасти еще и потому, что не верю в будущее. Ведь от нас скрывают именно настоящее… Вероятно, они и сами не понимают, какую нагнали таинственность своими бюрократическими тайнами.
— Разумеется, не понимают, — сказал Лопес. — Но какая там таинственность. Просто неразбериха, путаница в документах, столкновение интересов должностных лиц — словом, как всегда.
— Ну и пускай, — сказала Клаудиа. — Лишь бы мы развлеклись, как сегодня.
Автобус остановился у складов таможни. Порт стоял погруженный в темноту, нельзя же было считать освещением одинокие фонари да изредка вспыхивавшие огоньки сигарет полицейских офицеров, ожидавших у приоткрытых ворот. В нескольких шагах лишь с трудом удавалось различить очертания предметов, тяжелый запах летнего порта пахнул в лицо пассажирам, которые, скрывая смущение и радость, стали выходить из автобуса. Дон Гало взгромоздился на свое кресло, и шофер покатил его к воротам, куда инспектор повел всю группу. «Не
Подошел полицейский офицер и вежливо сказал:
— Добрый вечер, сеньоры.
Инспектор достал из кармана бумаги и передал их офицеру. Сверкнул луч электрического фонарика, вдалеке просигналил автомобиль, кто-то из пассажиров закашлялся.
— Сюда, пожалуйста, — сказал офицер.
Желтый глаз фонарика заскользил по цементному полу, заваленному соломенной трухой, обломками дерева и клочками бумаги. Голоса вдруг гулко разнеслись под сводами огромного и пустого пакгауза. Желтый глаз выхватил из темноты длинную таможенную стойку и замер, чтобы указать проход, к которому все осторожна продвигались. Раздался голос Пушка: «Ну и представление! Правда, похоже, как у Бориса Карлова». Когда Фелипе Трехо закурил сигарету (мать, окаменев, взирала на него, это было впервые в ее присутствии), трепетный свет спички на секунду озарил процессию, неуверенно шагавшую к воротам в глубине порта, окутанного ночным полумраком. Повиснув на руке Лусио, Нора шла с закрытыми глазами, пока они не очутились по другую сторону ворот, под темным, беззвездным небом, но где все же дышалось легче. Они первыми увидели пароход, и, когда Нора взволнованно обернулась, чтобы оповестить остальных, полицейские с инспектором окружили группу, фонарик погас, и теперь лишь смутный свет фонаря на столбе освещал начало деревянного настила. Инспектор хлопнул в ладоши, и из глубины пакгауза в ответ раздались еще более отрывистые и резкие хлопки, словно кто-то неуклюже подшучивал над ними.
— Благодарю вас за проявленный дух сотрудничества, — сказал инспектор, — мне остается только пожелать вам счастливого плавания. Корабельные офицеры встретят вас и проводят в ваши каюты. Пароход отчалит через час.
Медрано вдруг почувствовал, что слишком долго оставался сторонним и скептическим наблюдателем, и вышел вперед. Как всегда в подобных случаях, ему стало смешно, но он сдержался. И так же, как всегда, он испытал тайное удовольствие, любуясь собой в тот момент, когда решался на какой-то шаг.
— Скажите, инспектор, все же известно, как называется наш пароход?
Инспектор учтиво наклонил голову. Даже в сумеречном свете блеснула его лысина.
— Да, сеньор, — сказал он. — Офицер только что сообщил мне, а ему телефонировали из центра. Пароход называется «Малькольм» и принадлежит компании «Маджента стар».
— Грузовое судно малого каботажа, — сказал Лопес.
— Нет, грузопассажирское, сеньор, и поверьте, одно из лучших. Прекрасные условия для небольшого избранного общества, как в данном случае. Я достаточно компетентен в этой сфере, хотя значительную часть своей деятельности посвятил налоговым учреждениям.
— Вы будете чувствовать себя превосходно, — сказал полицейский офицер. — Я поднимался на борт и могу вас заверить в этом. Команда бастовала, но теперь все улажено. Вы же знаете, что такое коммунизм, матросы все чаще выходят из повиновения, но, к счастью, мы живем в стране, где существует порядок и власть. И будь они хоть трижды иностранцами, в конце концов понимают что к чему и бросают свои пакости.
— Пожалуйста, на посадку, сеньоры, — сказал инспектор, отходя в сторону. — Мне было очень приятно познакомиться с вами, и я весьма сожалею, что не смогу сопровождать вас в путешествии.