Избранное
Шрифт:
К полудню он добрался до дома с колоннами (как раз в то самое время, когда Франческо Бриганте и донна Лукреция в пещере на мысе Манакоре, неподалеку от трабукко, заговорили о своей любви). После сиесты он спустился в большую нижнюю залу и уселся в неаполитанское кресло XVIII века с затейливыми золочеными деревянными подлокотниками, вырезанными в форме китайских уродцев; на плечо и на бедро ему поставили горячие припарки, а сам он накинул на себя темно-синий шелковый халат (из кармашка кокетливо выглядывал уголок шелкового белоснежного платка), вокруг него стояли кружком все три женщины: старуха
Мария живо бросилась к нему, желая помешать ему вступить в беседу с хозяином дома.
— Я пришел узнать, остался ли наш договор насчет Мариетты в силе, начал агроном.
— Конечно, остался, — ответила Мария.
Старуха Джулия приблизилась к ним.
— Это вы что, насчет моей дочки, а? — спросила она.
Он стоял перед этими двумя женщинами, с нежным румянцем на щеках настоящий северянин, — и во всех его повадках чувствовалась какая-то наигранная развязность, на лице застыло странно-противоречивое выражение растерянности и самоуверенности, весьма характерное для агрономов, которые, понятно, гораздо лучше разбираются в сложной науке земледелия, нежели крестьяне, но при всем при том агроном знает, что крестьяне зорко следят за ним, радуются любой его промашке, любому ложному шагу — словом, готовы придраться к первому же пустяку, чтобы поставить под вопрос всю их агротехническую премудрость. Поэтому агрономы чувствуют себя скованными по рукам и ногам даже тогда, когда речь идет не о земледелии.
— Я пришел узнать, остается ли наш договор в силе, — повторил он свой вопрос.
— Мы согласны, — ответила старуха Джулия, — только на тех же условиях.
— Тогда она может начать работу сегодня же вечером. Давайте я отвезу ее вещи на машине.
— Сегодня она… — протянула Джулия.
— Она к тетке поехала, — подхватила Мария. — В Фоджу…
— Ее тетка, та, что в Фодже, заболела, — добавила Джулия.
— Ну ладно, это неважно, — сказал агроном. — Начнет с завтрашнего дня. Я заеду за ней к вечеру.
— Она завтра к вечеру вряд ли еще вернется… — заметила Джулия.
— Потому что у нас тетка больна, — подхватила Мария.
Тут к ним подошла и Эльвира.
— По-моему, будет лучше, если Мариетта начнет у вас работать со следующего понедельника, — проговорила она.
Раздался голос дона Чезаре, легко покрывший все остальные голоса.
— Иди сюда ко мне и сядь! — крикнул он.
Женщины замолчали. Агроном вопросительно поглядел на Марию.
— Он с вами поговорить хочет, — пояснила та.
— Я же тебе сказал, иди сюда, сядь ко мне, — повторил дон Чезаре.
— Дон Чезаре хочет с вами поговорить, — живо вмешалась Эльвира.
Агроном не спеша подошел к креслу. Он терпеть не мог этой манеры богатых землевладельцев Юга обращаться на «ты» к молодым чиновникам, как будто они были его личными слугами.
Дон Чезаре показал на скамейку, стоявшую напротив кресла.
— Садись сюда, — сказал он.
Ломбардец сел. Женщины тоже подошли поближе.
— А вы, женщины, — скомандовал дон Чезаре, — оставьте нас одних.
Мария и Джулия бросились в дальний угол зала, к камину.
— И
Эльвира присоединилась к матери и сестре.
— Сколько тебе лет? — спросил дон Чезаре.
— Двадцать восемь, — ответил ломбардец.
— Неужели ты не понимаешь, что они все это нарочно подстроили, чтобы заставить тебя жениться на Мариетте?
— Мне уже об этом говорили.
— Ты нашего Юга не знаешь, — продолжал дон Чезаре. — Пропадешь как миленький.
— Ну, это мы еще посмотрим.
— Почему бы тебе не жениться?
— Я же не сказал, что я против.
— Деньги у тебя есть?
— Только жалованье.
— Ведь не государство же раскошелилось и построило тебе дворец для твоих коз.
— Я получил небольшое наследство. И все его ухлопал на хозяйственные постройки.
— Ты веришь в это дело?
— Я люблю свою работу.
— Ты мог бы жениться на дочке какого-нибудь землевладельца.
— Я об этом не думал.
— Сыновья наших землевладельцев ни на что иное не способны, как идти в адвокаты да в депутаты. Вот он, наш Юг. А агроном может оказать немалую услугу землевладельцу. Думаю, что дон Оттавио согласился бы отдать за тебя свою дочку. Хочешь, посватаю?
— Я за приданым не гонюсь, — ответил агроном.
Дон Чезаре приглядывался к своему собеседнику: выпуклый лоб, румянец, как и у всех там у них на Севере, упрямый и ребячливый вид юнца, окончившего высшее учебное заведение.
— Здесь у нас еще в V веке до рождества Христова уже были агрономы, начал дон Чезаре. — На козьих холмах по ту сторону озера уже тогда имелись ирригационные сооружения…
— Не понимаю, при чем тут это, — ответил агроном.
А дон Чезаре думал: «Просто крестьянин, решивший, что его крестьянских знаний достаточно для того, чтобы получить у нас права гражданства. Для того чтобы быть „принятым“ у нас, у самых старых горожан во всем мире, надо уметь жить». Но тут же мелькнула другая мысль: «Наше умение жить уже давным-давно безнадежно погрязло в трясине и в песках дюн, потонуло одновременно с благородным городом Урия, и остались от него одни только суеверия». Ему расхотелось унижать юнца.
— Что ж, ты прав, — сказал он.
— Вы не хотите, чтобы Мариетта пошла ко мне в услужение? — напористо спросил агроном.
— Она вольна поступать, как сама захочет.
— Если кто и может быть против, так это только ее мать. А не вы, надеюсь?
— Что ты об этом знаешь?.. — проговорил дон Чезаре.
— Если не ошибаюсь, право первой ночи отменено!
«Вот-то действительно дурак ломбардский», — подумал дон Чезаре.
— Значит, ты хочешь на ней жениться? — спросил он вслух.
— Это касается только нас двоих, ее и меня, ну, на худой конец, еще и ее матери.
— Понятно, — протянул дон Чезаре. — Предпочитаешь иметь ее, не связывая себя узами брака. Но если тебя заставят вести ее к алтарю, придется тебе все-таки подчиниться.
— Это уж мое дело, — отрезал агроном.
Он поднялся.
— Думаю, наш разговор окончен.
— Садись, — приказал дон Чезаре.
— Мне лично больше с вами разговаривать не о чем, — уперся ломбардец.
Но все-таки сел.