Избранное

Нам Као

— Меня осудили за убийство. Если вы не сжалитесь надо мною и выдадите властям, жена и дети умрут с голоду. Так уж лучше я их сам убью, прямо сейчас, а потом отправлюсь в тюрьму.

Староста похолодел. Бывший солдат был страшен: налившиеся кровью глаза, нож, зловеще поблескивающий в руке… Такой и впрямь может убить, не только жену и детей зарежет, но и еще кого-нибудь заодно. Прикинув все это в уме, староста уговорил Тьыка вернуться домой и принял все необходимые меры: он не выдал беглеца властям и на каждый новый запрос отвечал, что означенное лицо по-прежнему в бегах и в деревне не показывалось. Между тем Тьык преспокойно жил у себя дома. Жена его — в этом все могли убедиться — вернулась на путь истинный: стала заботиться только о муже. Старосте, его помощнику и всем прочим ее почитателям пришлось

оставить ее в покое. Продолжать шашни при муже было бы публичным скандалом. В общем все вели себя как полагается, кроме, пожалуй, солдата, — Тьыка стало не узнать: он наотрез отказался платить налог за сад, а когда его пытались усовестить, то бранился и угрожал советчикам, если же вбивали кол, налагая на землю арест, то, не задумываясь, срубал его. И не было на него никакой управы — ведь в случае огласки старосте грозили неприятности за укрывательство беглого преступника… Но этот наглец все равно был недоволен. И однажды вновь заявился к старосте с ножом в руках.

— Пока я служил в солдатах, жене моей должны были выплатить около сотни донгов. Не знаю, куда они делись, может, жена их прокутила, только сейчас в доме ни одного медяка не осталось. Я допросил жену, она говорит, что боялась держать деньги у себя и все отнесла к вам на хранение. Может, надуть меня хочет, подлая тварь, так я ее на всякий случай связал. А теперь вот покорнейше прошу вас посмотреть, все ли деньги целы. Надо же мне как-то детей кормить. Если хоть донга не хватит, я кое с кем посчитаюсь…

Староста понял намек и, криво усмехаясь, ответил:

— Вот какое дело, солдат: деньги эти давно израсходованы…

— Какая же сволочь на них позарилась? — перебил его солдат, сверкая глазами.

— Но если тебе нужны деньги, — поспешил докончить староста, — ты скажи, что-нибудь придумаем… А какой толк убивать жену — этим денег не вернешь, только грех на душу возьмешь.

Сказав это, староста открыл шкатулку и протянул солдату пять донгов. Тот подхватил их и, вежливо кланяясь, убрался, продолжая держать нож в руке. С этого дня он стал очень почтителен со старостой и охотно брался за любое его поручение, но взамен старосте пришлось взять его на содержание. И это тянулось долго, вплоть до минувшего года, когда Тьык наконец умер.

А теперь вот на голову советника свалился Ти Фео. Когда-то он тоже был смирным и тихим парнем. Советник сам видел однажды, как юный Ти Фео растирал ноги его третьей жене, дрожа от робости и смущения. А кем стал он теперь? Отпетым головорезом, такой зарежет — не поморщится.

Как же теперь с ним поступить? Перегибать палку опасно. Эту истину советник усвоил хорошо. Прижмешь человека так, что ему деться некуда, выживешь из родных мест, а он, подлец, через некоторое время снова объявится в деревне. Возвращаются почти все нахальные, набравшиеся самомнения. Так лучше не доводить человека до крайности. Столкнуть его в воду надо умеючи, чтобы он не заметил, кто это сделал, и потом его же вытащить, тогда он, по крайней мере, будет тебе благодарен за спасение. Или, к примеру, во время сбора налогов: перевернешь в доме все вверх дном, заберешь свои пять донгов, а потом непременно брось хотя бы пять хао и скажи при этом: «Это тебе на твою бедность». Да, к каждому человеку свой, особый подход нужен. Легче всего справиться с теми, кто позажиточней, у кого детишек много и жена красивая. Такие дрожат перед властями. А вот с бедняками и особенно со строптивыми одиночками, с теми труднее, им терять нечего. Только шуму наделаешь и авторитет уронишь, на радость своим врагам. Конечно, всегда можно подговорить кого-нибудь разделаться с упрямцем, но это рискованно. Соперники начеку. В деревне у каждого богача свои люди. И у самого Киена, и у отставного сержанта Тао, и у бывших чиновников Дама и Тунга. Богачи находят общий язык, когда нужно прижать крестьян, а в остальное время только и думают, как бы покрепче насолить друг другу.

Советник знал: безответные труженики гнут спины, чтобы кормить богачей, но и богачам порой приходится раскошеливаться, чтобы откупиться от заядлых головорезов, которые за бутылку вина кого хочешь отправят на тот свет. Впрочем, и свою жизнь они ни в грош не ставят.

Как бы туго ни приходилось советнику, он никогда не жаловался, зная, что пользы от этого не будет.

Другое дело крестьяне, послушное стадо налогоплательщиков. Они только и умеют, что ныть да стонать, потому-то всю жизнь и работают на других. Советник не позволял себе падать духом ни при каких обстоятельствах. Хочешь не хочешь, думал он, а без головорезов не обойтись. Как, к примеру, справиться без них с другими головорезами? Советник умел взять верх над своими противниками именно потому, что хорошо понимал, к какому человеку как надо подойти. И не стеснялся иметь дело с подонками. Эта братия, которая не боялась ни смерти, ни тюрьмы, знала свое дело. Сам черт им не страшен. За выпивку они согласны утихомирить любого, а кто ерепенится, того убьют или дом подожгут. Ну, а кто труслив — с теми еще проще. Подбросят ему бутылку самогона, и достаточно: можно притянуть к ответу за самогоноварение. А то скандал перед домом устроят: катаются по земле, вопят, что их убили, созывают народ на помощь… Без таких скандалов деревенский староста — с этой должности начал свою карьеру советник — чувствовал бы себя очень неуютно. Ведь когда все тихо и спокойно, с крестьян ничего не урвешь, разве самую малость, когда налоги собирают. А налоги собирают раз в год. Если только на них рассчитывать, то хоть могилы предков продавай, все равно не возместишь тех денег, которые приходится тратить на подношения и угощения, чтобы заполучить в свои руки медную печать деревни…

Ти Фео вышел от советника очень довольный. Вместо ловушки, которой он так боялся, ему устроили роскошный прием. Советник Киен специально для него приказал зарезать курицу, послал за вином, а на прощанье дал ему денег на лекарство от ран. Ти Фео брел, слегка шатаясь, и ухмылялся: «Очень мне нужна какая-то мазь! Да я и трех су за нее не отдам!» В тюрьме он узнал про такие средства, о которых здесь отродясь никто не слыхал. Приложить несколько листьев — и его лицо будет в полном порядке. Ну, а на эти деньги лучше выпить…

И целых три дня Ти Фео не переставая пил. А на четвертый, когда кончились деньги, заявил хозяйке винной лавки, сверкнув глазами:

— Дай-ка еще бутылку… в долг. Вечером рассчитаюсь…

Хозяйка заколебалась. Тогда Ти Фео вытащил из кармана коробок, чиркнул спичку и поднес ее к соломенной кровле. Хозяйка с паническим воплем выдернула загоревшийся пучок и затоптала пламя. Затем, охая и причитая, вынесла бутылку. Тыча ей пальцем в лицо, Ти Фео заорал:

— Ты дурака не валяй! Я покупаю, а не выпрашиваю! Думаешь, зажилю? Спроси в деревне, случалось ли когда, чтобы я долги забывал? А денег у меня хватит! Я отдал их на хранение советнику. Вот схожу вечером к нему, и ты свое получишь.

— Не смею сомневаться в вашей честности, — всхлипывая и вытирая нос подолом, ответила хозяйка, — но у меня так мало наличных…

— Ладно, заткни глотку! Сказано, вечером уплачу. Сдохнешь, что ли, сию минуту без денег?

Ти Фео забрал бутылку и вышел из лавки. Он сорвал в чьем-то саду несколько еще незрелых бананов и, запустив руку в корзину проходившей мимо торговки-разносчицы, прихватил оттуда щепотку соли. Зеленые бананы с солью показались очень вкусными. Впрочем, к вину всякая закуска казалась ему вкусной.

Опорожнив бутылку до конца, он утер губы и нетвердым шагом побрел к дому Киена, уведомляя каждого встречного, что идет требовать с советника долг. Глаза Ти Фео налились кровью, губы нервно дергались. Едва взглянув на него, советник понял: жди опять скандала, еще слава богу, что в руках у Ти Фео нет пустой бутылки.

— Куда это ты собрался, Ти? — с важным видом спросил советник.

— Мое почтение, господин! — хрипло приветствовал его Ти Фео. — Явился вот. Хочу кое о чем потолковать.

Голос его звучал довольно зловеще и не предвещал ничего доброго, хотя держал себя Ти Фео пока вполне пристойно. Почесывая то затылок, то за ухом, он продолжал:

— Помните, вы отправили меня как-то в тюрьму? Так вот, мне там очень нравилось… Да, да… Разрази меня гром, коли вру. Мне там было совсем неплохо! Хоть кормили исправно… А в деревне что? Ни клочка земли у меня нет, палку и то воткнуть негде. Чем жить — не ведаю. Вот и пришел я проситься обратно в тюрьму.

— Опять пьян! — заорал на него советник. Он всегда начинал в таких случаях с крика, чтобы прощупать противника, узнать, что у того на уме.