Избранное
Шрифт:
Ишаков пустили пастись на альпийском лугу. На них наткнулся встреченный Жигайловым олень. Он был страшно изумлен и испуган неожиданным появлением странных длинноухих зверей. Олень помчался от ишаков стремительно, все время глядя на них и забегая, чтобы принюхаться.
Ишаки перетрусили не меньше. Услышав голос Жигайлова, они дружно заревели и с поднятыми хвостами, бросились к человеку, ища спасения от оленя.
Олени на Пшекише держатся пока на склонах и на верхней опушке пихтового леса. Выше для них еще нет пастбищ.
Великолепный, свежий и в то же время теплый вечер. За Джугу зацепилось одинокое сизое облачко. Опять встречаются вместе белая ущербленная луна и яркое закатное солнце.
Идем с Донауровым по тропке к Марьенкиной поляне. В сухой листве между деревьями, подпрыгивая, быстро шныряют дрозды. Пробежала и скрылась в норе черная, как уголь, землеройка.
Предостерегающе чокают дрозды. На небольшой зеленой лужайке пасся серый, с заметной рыжиной старый заяц. Заслышав наши шаги, он присел на задние лапки, простриг воздух черным ухом и стремглав бросился в кусты. Придушенно крикнула сойка.
Лес наливается сероватой мглой. Луна теперь, как слиток золота. Вокруг еще светло.
Выходим на Бугаеву поляну. Впереди кудрявится зеленая поросль молодых груш. Из-за небольшого деревца метрах в двадцати от нас настороженно выглянула лань. Она широко раздвинула уши, повела ими, и над кустами метнулось большое гнедое тело, мелькнули на секунду пушистое белое «зеркало» и высоко взброшенные задние ноги. Ланка скрылась в чаще.
В тот же миг из-за куста рядом выглянула с любопытством другая лань. Она посмотрела на нас выпуклыми черными глазами, дрогнула ушами и, как рыжая молния, исчезла в зарослях.
Прошелестели ветки и тотчас затихли. Лани остановились и слушали. Мы сделали несколько шагов по направлению к ним. Быстрый шорох и шелест пробежали дальше. Олени ушли.
Добросовестно, как хороший дровосек топором, стучит дятел.
Поднимаемся к поляне Солонцы. Серая мгла сгущается. Синева неба потемнела. Высыпали частые дрожащие звезды. Луна горит ярко, и фосфорический свет ее падает на деревья. Внизу, в затененном ложе ручья чернеют солонцы. Садимся под деревом, немного повыше солонцов, и ждем.
В низине, у края солонцов явственно шелестит сухая листва. Там кто-то бродит. «Косуля», — тихо шепчет Донауров. Проходит минута, две… Впереди нас по набитой тропе к солонцам послышался легкий треск. Между стволами скользнула серая тень. С поросшей лесом горы спустилась старая лань и, как призрак, остановилась, не шевелясь, за тонким буком, шагах в пятнадцати от места, где мы сидели.
Лань высоко подняла голову и смотрит прямо на нас. Вот она дрогнула ушами раз-другой и снова неподвижно застыла. Вдруг она бесшумно, высоко поднимая ноги, как будто танцуя, быстро вышла из-за дерева, раскинула уши, втянула воздух расширенными ноздрями, круто повернувшись, бросилась в гору. На бегу она издала короткий рев. Я впервые слышал «голос» ланки, и мне он показался похожим на рев хищного зверя. Рев повторился еще и еще раз. Донесся треск ломаемого валежника, затем все стихло. Лань остановилась неподалеку
Мы продолжаем наблюдать.
Заухала неясыть. Ей откликнулась другая. Крик раздается почти над нами. Лес застонал и заухал совиным протяжным криком.
Внизу, в темной пади, продолжаются странные заглушённые шорохи и шелесты. Донауров по звуку угадывает зверя: «Это вот хищник, куница или кот, а это лесная мелочь…»
Лань не уходит. Ей, видимо, очень не нравится, что мы завладели ее солонцом, и через каждые две-три минуты она пугает нас хриплым отрывистым ревом.
Сходим к солонцу. От тускло блестящей под луной черной воды и белого налета на берегу остро пахнет сероводородом. В траве вокруг солонца собралось множество огромны жаб. Они тяжело прыгают, шурша копошатся в прелых листьях. Сейчас у них брачная пора.
С мяукающим криком смутной тенью низко пролетела ушастая сова. Быстрый полет ее бесшумен.
Все ярче горит ущербленная луна. Дрожат белые лучи звезд. Сквозь черную сеть ветвей и листьев пробивается далекий огонек костра.
Выходим на светлую поляну. Кольцо окружающих ее горных хребтов кажется ниже и массивнее, чем днем. На черно-коричневые склоны их наброшена тончайшая завеса ночных испарений. Чуть белеют снега на вершинах.
Под нами шумит река.
Был последний день апреля, дождливый и холодный.
Я работал в лаборатории зоологической станции, где находится моя временная квартира. Кто-то постучал в дверь, и на пороге показался незнакомый человек. Он был невысок и слегка сутуловат. Энергичное худощавое лицо вошедшего освещали умные, внимательные глаза.
— Логинов, — представился он и снял промокшую кепку. У него оказались очень светлые, с заметной сединой, аккуратно причесанные волосы.
— Где здесь можно положить вещи?
Я указал, и Логинов сбросил с плеч тяжелый рюкзак и снял мокрый прорезиненный плащ. Обут он был в обычные для здешних жителей сыромятные поршни, из которых сейчас при каждом шаге, шипя и чавкая, брызгала вода.
Владимир Васильевич Логинов, зоолог, аспирант Московского университета, только что пришел из Хамышков, проделав пешком добрых двадцать пять километров под дождем. Там, в своем «штабе», на квартире местного охотника, он оставил запасы консервов и целый арсенал ловушек для кротов. Владимир Васильевич готовит кандидатскую работу по биологии кавказского крота и вот уже несколько лет собирает материал в государственном заповеднике и предгорьях.
Я еще раньше слышал от наблюдателей заповедника о московском студенте «Володе», который с рюкзаком за плечами, с грузом капканчиков и консервов ежегодно уходил в горы и оставался там месяцами один или вдвоем с товарищем, но чаще всего один: не все выдерживали его походы.
Срезанные им опытные площадки и пепел его бивуачных костров встречали от подножья до самых снегов — на крутых склонах Тыбги, Джуги, Джемарука, Большого Бамбака и многих других гор. Он был весел, неприхотлив и бесстрашен.