Избранное
Шрифт:
– Нет. Не нашлось никого, кто вздумал бы ковырнуть меня и проверить, в самом ли деле я такой отважный боец, каким себя расписываю, – улыбнулся я. – Но я на то и рассчитывал: провожатого задирать не станут. А я, хоть и был молод, глуп и любил приврать, дело свое знал. Ну а потом байки мои забылись, осталось только прозвище – «Красные перчатки», сами эти перчатки да репутация типа, который может прирезать за косой взгляд в его сторону. Но к этому времени я ее уже заслужил.
– У тебя дурной нрав, так Тродда говорила, – заметила Кьярра.
–
– Еще она обиделась, что ты на нее не взглянул. Как на женщину. Хотела поколдовать, но Сарго велел оставить тебя в покое.
– Это я сам слышал, – улыбнулся я.
– Я думала, муж должен разозлиться, если жена смотрит на другого. А он так спокойно говорил… – протянула Кьярра.
– Это же чародеи. У них все не как у людей.
– А как у кого? – тут же спросила она.
– Как у чародеев, – вздохнул я. – Я имею в виду, они тоже люди, но живут наособицу. А насчет отношения к развлечениям на стороне… Сложно сказать, я впервые увидел пару чародеев. Они обычно одиночки. Никто их подолгу не выдерживает.
– Ясно… Драконы тоже одиночки, – сказала вдруг Кьярра. – Но это потому, что трудно прокормиться. Теперь трудно. Раньше жили семьями, мама слышала. Сейчас кругом люди. Странно, да?
– Что именно?
– Дракон большой и сильный, а люди маленькие и слабые. Но они все равно победили. Хорошо, не убили всех. Но диких уже не осталось. Мама думала, мы с ней последние.
– А твой отец? – не удержался я.
– Он был не дикий, – сказала Кьярра. – Ну, я так поняла. Мама мало о нем рассказывала.
– Какой же тогда?
– Боевой, – ответила она. – Все, что я знаю: была какая-то война у людей. И отец разбился. Его люди погибли, а он уцелел. Мы живучие. Мама его спасла и кормила, пока его рана не зажила. Она думала, он останется, но он вернулся к людям. Что с ним было дальше, она не знала.
– Он, может, до сих пор служит… – пробормотал я.
– Наверно. Или погиб. Потом еще много воевали. Но мама не очень расстроилась, – закончила Кьярра, – потому что у нее была я.
– Все, как у людей… – Я перехватил ее вопросительный взгляд и пояснил: – Частая история: женщина берет на постой раненого бойца или просто путника. Он отлежится, отъестся да и уйдет дальше по своим делам… Но, бывает, остается ребенок.
– Правда, похоже, – согласилась она. – Но ты опять заговорил о другом. А правды про свои перчатки так и не сказал.
– Да уж, тебя с толку не собьешь…
– Это потому, что я слышу только главное. То есть я все слышу, но про это не забываю.
Я помолчал, собираясь с мыслями, потом сказал:
– Если рассудить здраво, то я в самом деле немного увечный.
– Разве? – удивилась Кьярра.
– Так-то не заметно. И мне повезло, что оно проявилось не сразу, не с детства, иначе плохо бы мне пришлось…
– Ты опять говоришь много лишних слов.
– Теперь я не знаю, с чего начать, вот и рассказываю подряд, – пояснил я. – Однажды… нет, не так. Это всегда со мной было. Знаешь, я мог легко понять,
– И что потом?
– Чем старше я становился, тем сильнее это проявлялось, – ответил я. – Меня звали, когда собирались копать колодец, – водные жилы я тоже чувствую…
– Тебя продали в шахты? – спросила вдруг Кьярра.
– Н-нет… с чего ты взяла?
– Если ты можешь найти воду или руду, то дорого стоишь.
– Рабовладение отменили, – просветил я, – довольно давно по человеческим меркам. Правда… пристроить кого-то на каторгу и загнать в рудники – это запросто, тут ты права. Может, и до этого бы дошло, как знать… Но так-то я был чем-то вроде талисманчика для нашего поселка. Мне приплачивали за работу на ярмарках: я сразу говорил, хорошую телку или лошадь продают или хворую. И за обратное тоже платили, причем вдвое…
– Это как?
– Так, что кому-то нужно было сбыть с рук скотину с изъяном, который не враз разглядишь. А мне доверяли. Если бы я сказал, что она годная, ее бы взяли.
– Но обман бы раскрылся. И тебе перестали бы верить. А то еще и побили.
– Представь себе, на то, чтобы до этого додуматься, у меня даже в те годы ума хватило, – усмехнулся я. – Было дело, правда… Брал деньги за ложь, а потом правду говорил. Но это только с заезжими, чужаками. Потом делился со своими, ясное дело…
– И почему ты ушел?
– Работник из меня получился так себе. Привык к легким деньгам… а ярмарки не каждый день случаются, и между ними нужно себя чем-то занять.
– Красить?
– Нет, про красильщика я придумал. Отец с обозами ходил, торговал понемногу, хотел и меня к этому делу приспособить. Не получилось.
– Но ты же ходишь с обозами, – не поняла Кьярра.
– Да, только не торгую. Слишком скучно, – сказал я. – Так уж получилось: когда я достаточно подрос, отец взял меня с собой. И на каком-то привале рядом оказались путники с провожатым. Он-то и разглядел, что я собой представляю. Мы друг друга легко отличаем. Словом, домой я уже не вернулся.
– Почему?
Я понял, что скоро возненавижу этот вопрос.
– Потому что ночью тот провожатый отозвал меня в сторону и объяснил, что я тоже уродился таким. И что могу зарабатывать намного больше, чем своим дурацким ясновиденьем, потому что дар у меня сильный. Если наловчусь как следует, буду нарасхват.
– Он тебя в ученики взял? – спросила Кьярра.
– Нет. Этому нельзя научить. Так… показал пару дорог, а дальше, сказал, сам. Или справишься, или погибнешь.
– Ты живой.