Избранное
Шрифт:
Или жарко натопленную комнату, в которой нет ни малейшего движения воздуха – ветер убит, он больше не стучит в закрытые ставни, не воет в дымоходе… и пламя угасает, потому что ему нечем дышать.
– Тогда я не понимаю, что происходит.
– Тот, кто решил использовать Испытание, чтобы накормить Врага, тоже не понимает, – сказала она. – Надеется обуздать стихию, но это не дано никому из смертных. Даже Старая Птица не пыталась такое сделать.
– Но если этот некто старается, как вы говорите, придать Врагу сил, выходит, он полагает, что сумеет им управлять? Или хотя бы договориться
– Не представляю, но план этот обречен на провал с самого начала. Вы пробовали когда-нибудь убедить ветер не дуть? – негромко засмеялась она. – Это то же самое, только разговаривать придется с могучим ураганом. Но, может быть, на короткий миг – короткий в понимании человека – ему удастся заставить Врага действовать… Вероятно, не так, как было задумано, но…
– Для чего? – снова спросила я. – Чтобы снова похитить солнце с неба?
– Думаю, нам хватит катастрофы помельче, – ответила Идда. Лицо ее до странного осунулось, глаза потускнели. – Люди вообще мыслят мелко. Уничтожить город. Или даже смести с лица земли половину королевства. Не нашего, конечно же, соседнего. Тогда их можно будет брать голыми руками…
– Перестаньте, я не верю в это! – воскликнула я. – Устраивать подобное ради… ради захвата власти?!
– Но это так по-человечески… – тихо произнесла она и вдруг замерла. Только пальцы шевелились – Идда перебирала мои рисунки.
– Что с вами? – спросила я и дотронулась до ее руки. Она была нестерпимо горячей.
Может, у принцессы жар? Отсюда и все странные речи о Враге и прочем… А я, вместо того чтобы звать на помощь, выслушиваю ее бредни!
– Тесса, а вот этот – совсем иной, – вдруг произнесла она совершенно другим тоном и протянула мне листок. – Кто это? Я его прежде не видела.
Я поняла, что сейчас провалюсь сквозь землю, потому что не удержалась – набросала все-таки портрет Грифона. Такого, каким увидела его в конюшне: растрепанным после скачки, с травинками в волосах и улыбкой на губах…
– Так… Один знакомый, – только и удалось мне выговорить.
– По сравнению с ним остальные тем более кажутся ненастоящими, – сказала принцесса и встала. – Мы заговорились с вами, Тесса, а завтра рано вставать… Доброй ночи.
– Вы хорошо себя чувствуете? – спросила я.
– Да, вполне, – удивленно ответила она, не удержалась и зевнула, деликатно прикрыв рот рукой. – Только спать очень хочется, но это поправимо, верно?
– Конечно… Но что делать с нашими… кавалерами?
– Вести себя как можно более осторожно, – ответила она. – Понаблюдаем – пока мы не знаем, чего можно от них ожидать.
– Ода-Летта ведет себя… опасно, – выговорила я, и мы с принцессой обменялись взглядами.
Обе мы понимали, что предупреждать Летту бесполезно, она не поймет и не поверит. Выходило… Придется ждать и смотреть, чем окончится ее роман? Это…
«Как сквозняк в теплой комнате», – подумала я, проводив Идду и закрыв дверь на засов. Мне удалось коснуться ее руки – она оказалась совершенно обычной, глаза не блестели лихорадочно, на щеках не было румянца, а на лбу – испарины… Может, мне показалось? Немудрено после такой беседы! Мне ведь все время чудилось, будто
Знать бы, что запомнила Идда! Может быть, она и не помнит, о чем мы говорили, а уверена, будто все это время мы обсуждали кавалеров?
Расспрошу завтра, решила я и принялась собирать рисунки. Нет, все-таки я скверная рисовальщица: кавалеры и впрямь на одно лицо, а Грифон в жизни и вполовину не так симпатичен, как на портрете! Я приукрасила его по привычке – кузинам и знакомым нравилось, когда я изображала их красивее, нежели они были на самом деле.
Хранить этот рисунок было нельзя, и я, поколебавшись (ведь можно спрятать в книге, за переплетом, или еще где-нибудь!), поднесла листок к огню. Сперва затлел край, потом пламя разгорелось, охватило весь рисунок, и я уронила его на пол, опасаясь обжечь пальцы.
В последний раз мелькнуло улыбающееся лицо – вместо непослушной гривы пламенели языки огня, – и исчезло, рассыпалось черным пеплом. Я растерла его подошвой туфли, совсем как кровь Грифона на каменных плитах в коридоре – это было недавно, а казалось, будто прошла целая вечность…
«Ничего, – сказала я себе, накрыв голову подушкой. – Вернусь домой и нарисую его снова, хоть сто тысяч раз!»
Но это было слабым утешением – я ведь знала, что, вернувшись в отчий дом, не вспомню ровным счетом ничего…
Наутро я проснулась, чувствуя себя совершенно разбитой. Подумала еще: может быть, Идда и впрямь нездорова, а я подхватила от нее заразу? В самом деле, мне казалось, будто я заболеваю, но жара не было, в отражении своем я не сумела углядеть признаков начинающейся лихорадки – ни пятен румянца, ни противоестественной бледности, ни блеска в глазах, характерного для болезни. Не было ни кашля, ни боли в горле… Оставалось только списать дурное самочувствие на плохой сон (мне и впрямь снились кошмары, но что именно я видела, вспомнить не удалось), духоту в комнате и… не знаю, перемену погоды и новолуние, не иначе! Бабушка – я помнила ее достаточно хорошо – всегда говорила, что в такие дни голова у нее болит и кружится, отказывалась от пищи и на день-другой закрывалась в своих покоях. Матушка страдала тем же самым, правда по иной причине, но на мне женские недомогания таким образом не сказывались, да и не время было.
«Наверно, это от безделья», – невольно усмехнулась я. И правда: когда работали не покладая рук, думать о подобном было попросту некогда – выспаться бы! А теперь непривычное тело мстит за издевательства – то там заболит, то здесь кольнет, будто мне сто лет…
Отчаянный крик заставил меня вздрогнуть и выронить щетку для волос. Крик повторился, хлопнула дверь, раздались другие голоса, и я не удержалась – отодвинула засов и выглянула в коридор. Как раз вовремя, чтобы увидеть мелькнувшее в конце коридора коричневое платье убегающей прочь горничной – это она оглашала замок рыданиями. Что же случилось?