Избранное

Спарк Мюриэл

— Я получил письмо от Ральфа Мерсера.

— От кого?

— От того романиста, которого мы видели в пивной. Он просит твой адрес.

— Зачем, не знаешь?

— Наверное, ты ему понравилась.

— Он женат?

— Нет. Он живет с матерью. В общем, я послал ему твой адрес. Ты не возражаешь?

— Конечно, возражаю. Я не почтовая открытка, чтобы пускать меня по рукам. Боюсь, я не захочу тебя больше видеть.

— Знаешь, — сказал Хью, — хорошо, что у нас ничего не было. Я, понимаешь, не очень гожусь для женщин.

— Не знаю, что

тебе ответить, — сказала она.

— Надеюсь, Ральф Мерсер тебе понравится. Он очень обеспеченный человек. Интересная личность.

— Я не собираюсь с ним видеться, — сказала Дафна.

Ее связь с Ральфом Мерсером продолжалась два года. Она увлеклась им до самозабвения и соответственно высоко была вознесена в глазах прочей свиты, в которую входило избранное число писателей и без числа народу из мира кино. Ее квартира в Хэмпстеде была выстлана серыми коврами, обставлена дорогой и модной шведской мебелью. Друзья Ральфа по-всякому обхаживали ее, весь день обрывали телефон, приносили цветы и билеты в театр.

Первые три месяца Ральф не отходил от нее ни на шаг. Она рассказала ему о своем детстве, о Чакате, о ферме, о дорпе, о Дональде Клути, о Старом Тейсе. Ральф требовал еще и еще. «Мне нужно знать все, что тебя окружало, каждую подробность. Любить — значит стирать с карты белые пятна». Столь оригинальный подход необычайно обострил ее память. Она вспомнила события, пролежавшие впотьмах пятнадцать и больше лет. Она уже смекала, какие рассказы придутся ему по вкусу — например, история вражды между Старым Тейсом и Чакатой, узлом связавшей честь и месть. Получив однажды от Чакаты письмо, она смогла одной фразой завершить повесть жизни Дональда Клути: он умер от пьянства. Это скромное даяние она вручила Ральфу, гордясь собой, поскольку из этого явствовало, что знание человека и его судьбы ей тоже доступно, хотя она и не романистка. «Я всегда, — сказала она, — спрашивала, пьяный он или трезвый, и он всегда отвечал правду». А позже в тот день мысль о смерти Дональда Клути вдруг оглушила ее, и она неутешно разрыдалась.

Миссис Чаката, сообщили из дому, разделила судьбу Дональда — по тем же причинам. И эту новость Дафна понесла на алтарь. Романист воспринял ее сдержаннее, чем предыдущую. «Старому Тейсу уже не удастся отомстить», — добавила она в пояснение, отлично зная, что после удара Старый Тейс глуп и беспомощен. Друзья писали ей из колонии, что миссис Чаката уже давно ложится без револьвера: «Старый Тейс не обращает на нее никакого внимания. Он обо всем забыл».

— Смерть перехитрила Старого Тейса, — сказала Дафна.

— Очень мелодраматично, — заметил Ральф.

Не предупреждая ее, Ральф стал исчезать на дни и целые недели. Перепуганная Дафна звонила его матери.

— Даже не представляю, где он может быть, — отвечала та. — Уж такой он человек, милочка. Одно мучение с ним.

Спустя много времени она скажет Дафне:

— Я люблю сына, но скажу как на духу: он мне не нравится.

Миссис Мерсер

была набожной женщиной. Ральф любил мать, но она ему не нравилась. У него часто бывали нервные срывы.

— Я должен, — говорил он, — творить. Для этого мне требуется одиночество. Поэтому я и отлучаюсь.

— Понятно, — сказала Дафна.

— Если ты еще раз скажешь это слово, я тебя ударю.

И в ту же минуту ударил ее, хотя она не сказала ни слова.

Позже она сказала ему:

— Ты бы хоть предупреждал, когда уезжаешь, мне было бы спокойнее. А так я схожу с ума.

— Отлично. Сегодня вечером я уезжаю.

— Куда ты уезжаешь? Куда?

— Почему, — спросил он, — ты не возвращаешься в Африку?

— Потому что не хочу.

Всеми ее помыслами владел Ральф, и места для Африки уже не оставалось.

Его очередная книга пользовалась небывалым успехом. По ней снимался фильм. Он признался Дафне, что обожает ее и прекрасно сознает, какую адскую жизнь ей устроил. Видимо, с творческой натурой лучше не связываться.

— Игра стоит свеч, — сказала Дафна, — и, наверное, от меня тоже есть какая-нибудь польза.

В ту минуту он в этом не сомневался, прикинув, что последняя его книга была вся написана за время их связи.

— По-моему, нам надо пожениться, — сказал он.

На следующий день он вышел из дома и уехал за границу. Два года не притупили ее любви, не заглушили боли и страха.

Через три недели он написал ей с материной квартиры и попросил съехать. Он сам потом расплатится и прочее.

Она позвонила его матери.

— Он не станет говорить с тобой, — сказала та. — Честно говоря, я со стыда сгораю за него.

Дафна взяла такси и поехала к ним.

— Он работает наверху, — сказала его мать. — Завтра снова куда-то собирается уезжать. Честно говоря, я надеюсь, что это надолго.

— Мне нужно повидать его, — сказала Дафна.

— Я буквально больная от него, — сказала мать. — Стара я, милочка, чтобы переносить такое. Благослови тебя бог.

Она подошла к лестнице и крикнула:

— Ральф, спустись, пожалуйста, на минутку.

Дождавшись его шагов на площадке, она быстро шмыгнула в сторону.

— Уходи, — сказал Ральф. — Уходи и оставь меня в покое.

III

В колонию Дафна вернулась в самые дожди. От сырости Чакату совсем замучил ревматизм. О ревматизме он в основном и говорил и, спросив что-нибудь про Англию, даже не слушал ответа.

— Вест-Энд страшно разбомбили, — сказала Дафна.

— Когда я поворачиваюсь в постели, в паху словно ножом режет, — ответил он.

Заходили соседи повидать Дафну. Молодежь переженилась, некоторых она вообще впервые видела.

— К югу от нас купил ферму какой-то парень из Англии, говорит, что знает тебя, — сказал Чаката. — Кажется, его фамилия Каш.

— Касс, — сказала Дафна. — Майкл Касс. Правильно?

— Это снадобье, что мне прописали, совсем не помогает. Только хуже себя чувствую.