Избранное
Шрифт:
Несколько дней спустя она танцевала с Рональдом на вечеринке, которую отель устроил на приморском бульваре, и, пока оркестр играл:
С моря веет легкий бриз,
Обещает сюрприз,
в это же время молодой Ян дю Туа сообщал на семейной сходке, что жених Дафны состоит в браке.
На следующее утро тетя Сонджи переговорила с Дафной.
— У себя дома, — сказала Дафна, — он капитан крикетной команды.
— Это не мешает ему быть женатым человеком, — сказала Сонджи.
К полудню сведения подтвердились, а на закате солнца корвет отплыл.
Извращая логику событий, Дафна решила, что ничего другого не приходится
В дурбанской школе ее коллегой оказался немолодой учитель рисования, приехавший из Бристоля за несколько лет перед войной. В его глазах Англия была державой варваров, сбившей его со стези художника на преподавательское беспутье. Эту грустную тему он часто поднимал, беседуя с Дафной, но она не слушала. Точнее сказать, она слушала выборочно. «Возьми модного портретиста, — говорил он. — Он заранее готов угодить богатым заказчикам или заказчицам, что бывает чаще. Стремится написать их покрасивше. Зато после может снять дом эпохи королевы Анны где-нибудь в Кенсингтоне, в Челси или в Хампстеде. В мезонине оборудует студию, застеклит фасад. Вот мой знакомый, вместе учились, — он сейчас модный портретист, у него студия с видом на Риджентс-канал, он устраивает приемы, сам всюду бывает, ездит в Хенли, в Эскот, общается с титулованной знатью, с модельерами и киношниками. Вот такие художники преуспевают сегодня в Англии».
В голове у Дафны ярко зажигались слова: «дом эпохи королевы Анны», «Кенсингтон», «Челси», «студия», «Риджентс-канал», «Хенли». Ко всему остальному она была глуха.
— Теперь возьми моего другого приятеля, — продолжал учитель рисования, — тоже со мной учился. У него не было особого таланта — так, ультрасовременный, но он уперся: хочу быть художником. А чего он добился? Когда я видел его последний раз, ему не на что было купить тюбик краски. Он снимал чердак в Сохо на пару с другим художником — этот, кстати, потом стал известным театральным оформителем, его зовут Дж. Т. Марвел. Не слыхала?
— Нет, — сказала Дафна.
— Его сейчас все знают.
— Понятно.
— А мой приятель, с которым он жил в Сохо, — тот никуда не выбился. Они натягивали через комнату веревку и отделялись одеялами и простынями. Вот в таких условиях живут художники в Сохо. Нашему туземцу живется лучше, чем художнику в Англии.
После этих расхолаживающих речей Дафна млела от новых слов — «Сохо», «поэт», «чердак», «художник».
В 1946 году у нее наконец был билет на пароход. Она поехала попрощаться с Чакатой. Старик сидел с ней на веранде.
— А почему ты никогда не ездил в Англию погостить? — спросила она.
— На ферме всегда дел по горло, — сказал он. — Как все это бросить?
А головой он мотнул назад, в глубину дома, где с виски под рукой и револьвером под боком лежала на постели миссис Чаката. И Дафна поняла, что неудачный брак заказал Чакате дорогу к английским Паттерсонам с женой, а оставить жену в колонии он не мог — даже под присмотром друзей, потому что был порядочным человеком.
— Паттерсоны, наверно, ошалеют, когда послушают про нашу жизнь.
Чаката встревожился.
— Не забывай, что тетушка Чаката — больной человек, — сказал он. — Дома не знают, что такое тропики, и…
— Я все объясню про тетушку
— Ты умница, — обрадовался он.
Она сходила попрощаться в крааль Макаты. Там был уже новый Маката: старый вождь умер. Новый прошел выучку в миссии, на нем были темно-синие шорты и белая рубашка. Если старый Маката называл соплеменников «мои люди», то теперешний именовал их «мой народ». Обычно она сидела со старым Макатой, поджав ноги, прямо на земле. А теперь было расстелено серое армейское одеяло, на нем стояли два кухонных стула — для вождя и гостя. Дафна сидела на стуле и вспоминала, какой крепкий запах шел от старого Макаты — запах немытого тела. От молодого Макаты пахло карболовым мылом. «Мой народ будет молиться за вас», — сказал он. Он не предложил ей провожатого до фермы, а старый Маката не забывал это сделать.
Она знала, что Старый Тейс шел за ней до крааля и теперь наверняка караулил ее на обратном пути. Она шла, размахивая руками, но в кармане шорт у нее был маленький револьвер.
В миле от фермы Старый Тейс вышел на открытое место и направился к ней. В руках он держал ружье. Дафна согнулась и юркнула в кусты. Но здесь они были редкие, и она оставалась на виду. Продираясь сквозь низкий кустарник, она брела в сторону фермы. Сзади хрустел сушняком Старый Тейс.
— Стой! — услышала она. — Буду стрелять.
Она достала пистолет, надо было обернуться и выстрелить прежде, чем он прицелится в нее. Когда же она обернулась, то услышала выстрел и увидела, как ее преследователь упал. Вдалеке трещали кусты, потом с дороги донеслось удаляющееся шуршание велосипедных шин.
Старый Тейс был еще в сознании. Пуля угодила ему ниже затылка. Дафна окинула его взглядом.
— Я пришлю за тобой людей, — сказала она.
На следующей неделе полиция без особого усердия обследовала туземные деревушки в окрестности. Никакого оружия не нашли. Между тем Дафна явилась в полицейский участок и сказала своему старинному приятелю Джонни Феррейре, что если кого-то — безразлично, белого или черного — потянут за стрельбу в Старого Тейса, то она даст показания в пользу покушавшегося.
— Получается, что Старый Тейс за тобой гнался?
— Да. У меня был револьвер, я хотела стрелять. Но меня кто-то опередил.
— Ты точно не видела, кто в него стрелял?
— Нет. Почему ты так спрашиваешь?
— Потому что ты сказала: черный или белый. Мы склоняемся к мысли, что это туземец, раз у него был велосипед.
— Черный или белый, — сказала Дафна, — не имеет значения. Он исполнил свой долг.
— Это ясно, — сказал Джонни, — но надо бы знать обстоятельства. Ты пойми: знай мы этого человека, у нас есть все основания снять с него обвинение, а к ответу притянуть Старого Тейса, когда он выйдет из больницы. Чакате давно пора избавиться от этого паразита.
— Но вы же не нашли человека, — сказала Дафна.
— То-то и оно, — сказал он. — Если у тебя будут соображения, дай знать. Подумай хорошенько.
Дафна подъехала на машине к подножию холма Дональда Клути и медленно взошла наверх, то и дело останавливаясь и бросая взгляд на широкую равнину, на маленький дорп, на крыши ферм, едва видные вдалеке. Она подмечала мелочи, словно фотокамера, и как бы впервые, потому что скоро предстояло ехать в Англию.
Она опустилась на камень. В ногах шмыгнула ящерка и пропала в траве.