Избранное
Шрифт:
— Вот глупая женщина, — сказала Эммелина Мортимер, — разве можно так часто менять решения. — Она пощекотала внуку щечку и покудахтала ему, а когда он рассмеялся, затолкнула в разинутый рот последнюю ложечку яичного крошева, тут же почти всю выплюнутую. — Жаль было беднягу старика Годфри, как он не выдержал разбирательства. Видно, очень был привязан к своей сестре, — сказала она.
Она дала ребенку кружку с молоком; он обхватил ее обеими ладошками и захлюпал, а бойкие глазенки сновали туда-сюда над ободком кружки.
Ребенок был усажен в манеж в садике, и миссис Мортимер
— Так что ты мне говорил про завещания бедной Летти Колстон?
— Наши молодцы, как водится, перерыли все ее бумаги в поисках наводящих улик и, уж само собой, проверили тех, кому выгодна ее смерть. Хороший составили списочек по двадцати двум завещаниям.
— Но ведь, кажется, убийца был ей совершенно незнаком?
— Нет, конечно, это было еще до того, как его взяли. Обычная проверка, и вот…
Преступника нашли через три недели после убийства дамы Летти, и вскоре ожидался суд. Между тем за эти три недели все бумаги ее были тщательно изучены, и лица, значившиеся в каком-либо из двадцати двух завещаний и пребывающие в живых, были без лишнего шума выявлены, проверены и сняты с подозрений. Только одна фамилия вызвала легкую заминку: Лиза О'Брайен из Ноттингема; она фигурировала в завещании от 1918 года. Однако по ноттингемским архивам выяснилось, что именно в этом году Лиза Брук, урожденная Джопабоком, 33 лет от роду, вышла замуж за некоего Мэтью О'Брайена, 40 лет. Дальше расследовать не стали. Упомянутая в завещании Лиза О'Брайен заведомо находится в преклонном возрасте; кстати обнаружилось, что она и вовсе умерла; О'Брайен же если и жив, то по летам опять-таки в убийцы не годится. Прочее полицию не интересовало, и фамилия О'Брайен была вычеркнута из списка подозреваемых.
К Генри Мортимеру обратились потому, что он был знаком с убитой и знал ее окружение; он согласился расследовать предположительную связь между убийством и анонимными телефонными звонками. В полиции, правда, считали, что пресловутых звонков не было: засечь их не удалось никакими способами, и оставалось заключить при поддержке психиатров, что старики и старухи просто страдают слуховыми галлюцинациями.
Однако надо было ублаготворить общественность: эту сторону дела и препоручили Генри Мортимеру. Появилась возможность сообщить:
«Ведется расследование вероятной связи между убийством и анонимными угрозами по телефону, которые, как заявляла убитая, многократно имели место в последнее время».
Мортимер исполнил порученное дотошно. Как и его сотоварищи, он подозревал, что это убийство — дело случайное. Опять-таки подобно сотоварищам, он знал, что неизвестный голос так и останется голосом, что выследить его во плоти невозможно. Тем не менее он изучил всю полицейскую документацию и в итоге составил доклад, который позволил опубликовать следующее заявление:
«Полицейские власти вполне удостоверились, что между убийством дамы Летти Колстон и анонимными телефонными звонками, на которые она приносила жалобы в течение нескольких месяцев, никакой связи не наблюдается».
Между тем Генри заинтересовался замужеством Лизы О'Брайен.
«Ищешь
Он попросил своих навести справки о Мэтью О'Брайене. Тот отыскался почти сразу — он уже больше сорока лет был пациентом психиатрической лечебницы в Фолкстоне.
— Вот так вот, — сказал Мортимер своей жене, — ищешь одно — обрящешь другое.
— А Джанет и Рональд Джопабокомы знают что-нибудь про этого Лизиного мужа? — спросила миссис Мортимер.
— Да, они его отлично помнят. Лиза уехала с ним путешествовать по Канаде и пропала на целый год. А когда появилась, сказала им, что он погиб в дорожной катастрофе.
— С какого времени он в сумасшедшем доме?
— С тысяча девятьсот девятнадцатого года — попал туда через несколько месяцев после женитьбы. Завтра Джанет поедет его опознавать.
— Трудновато, однако, — после стольких-то лет.
— Это чистая формальность. Вне всякого сомнения, он — тот самый Мэтью О'Брайен, за которого Лиза Брук вышла замуж в тысяча девятьсот восемнадцатом году.
— И она сказала, что он погиб?
— Сказала.
— Ну и как же теперь Гай Лит? Она ведь вышла за него замуж? Он, стало быть, тоже в ответе за двоебрачие?
— Вот уж не думаю, чтобы Гай знал, что прежний муж еще жив. Видимо, все ей поверили и считали его мертвым.
— И полиция не станет беспокоить бедного Гая?
— Нет, не потревожит его полиция за давностью лет. Тем более что ему за семьдесят пять.
— Ну и женщина была эта Лиза Брук, — сказала миссис Мортимер. — Надеюсь, хоть деньги ее… Ах да, а что же будет с ее деньгами? Значит, Гай Лит не…
— Это действительно вопрос. Законный наследник Лизы — Мэтью О'Брайен, будь он сто раз не в своем уме.
Генри вышел в сад и обратился к своему визжащему внуку:
— Это что еще за галдеж? — И принялся валять его по теплой жесткой траве. Потом он поднял малыша, высоко подкинул его и поймал, и так несколько раз.
— Он срыгнет завтрак, — остерегла Эммелина, склонив голову набок и горделиво улыбаясь ребенку.
— И-сё-вы-се! — вопил малыш.
Генри покатал-повалял его и, невзирая на крик и требование еще-еще-еще, оставил внука и пошел в дом: надо было позвонить и с утра перехватить Алека Уорнера.
— Вы ведь бываете в фолкстонской лечебнице Сент-Обри? — спросил он.
— Бываю, — отозвался Алек. — Но меня интересуют только престарелые пациенты. Я их посещаю последние лет десять в порядке частных изысканий.
— Вы там знаете такого — Мэтью О'Брайена?
— Мэт О'Брайен, как же, знаю, на особом содержании. Милейший старикан, ему под восемьдесят. Теперь совсем слег. Мозги у него, конечно, навыворот, но меня узнает без всяких.
— Вы не собираетесь туда на этой неделе? — спросил Генри.