Избранное
Шрифт:
Она не отвечала. Она только смотрела на дождь, а дождь припустил еще сильнее. Ветер внезапно переменился и резким порывом бросил ей в лицо струю воды. Он ухватился за этот предлог и подскочил к ней с носовым платком. Она отшатнулась.
— Можешь не беспокоиться обо мне! — крикнула она.
— Но ты же промокнешь… — Несколько капель с ветвей упало ей на голову. Он тревожно показал на ее мокрые волосы: — Ты совершенно напрасно мокнешь! Неужели подвинуться нельзя? Хочешь, я поменяюсь с тобой местами?
Он надеялся, что такая заботливость ее растрогает.
— Не беспокойся обо мне, — и осталась стоять на месте, мрачно глядя на дождь, секущий дорогу.
— Может, сбегать за зонтиком или за такси? — спросил он.
Она только сердито глянула на него и отвернулась. Он попытался еще что-то добавить, но она вдруг спросила:
— Что я тебе — игрушка?
— Почему игрушка? Разве я так сказал?
— Ты уверен, что можешь подобрать меня, когда тебе взбредет в голову, и выбросить когда захочешь? Так обращаются только с игрушками.
— Но я же никогда не выгонял тебя, — сказал он.
— Не хочу я снова все это слушать, — сказала она.
— А вот мне, может быть, до смерти хочется сказать, как я раскаиваюсь.
— Вполне возможно, только скажи это кому-нибудь другому.
— Мне больше некому сказать.
— Ну, это уж твоя беда, — сказала она. — Меня это не касается.
— Неужели у тебя нет сердца? — взмолился он. — Поверь мне, я действительно раскаиваюсь. Я стал другим человеком.
— И я тоже, — сказала она. — Я уже не такая, как прежде. Ничего не жду от других, зато и разочаровываться не приходится.
— Ты даже не хочешь сказать мне, чем ты сейчас занимаешься? — жалобно протянул он. Она покачала головой. Он продолжал: — Мне говорили, что ты участвовала в движении Хариджан или еще что-то в этом роде. Видишь, как я интересуюсь твоей судьбой?
Она ничего не отвечала.
— Ты здесь живешь постоянно или… — Он явно пытался узнать ее адрес. Она посмотрела на потоки дождя, потом сердито взглянула на него. Он добавил: — По крайней мере этот дождь устроил не я. Придется нам переждать его вдвоем.
— Нет уж! Ни за что здесь не останусь! — бросила она и, выскочив прямо под дождь, побежала прочь. Он закричал ей вслед:
— Постой, постой! Я больше ничего не скажу — слово даю! Вернись, ты же промокнешь до костей!
Но она не оборачивалась, и вот уже завеса летящих к земле дождевых струй совсем скрыла ее от глаз.
От дурного глаза
(перевод М. Ковалевой)
Все уже было подготовлено к съемке в павильоне: служебный кабинет, посередине — огромный письменный стол, рядом — вращающееся кресло. Гопал, уже одетый, согласно роли, в мохнатую куртку и вельветовые брюки, с наложенным на лицо гримом подошел к режиссеру и поклонился. Режиссер сказал:
— Подите встаньте в четырех шагах от кресла — нужно разок-другой прорепетировать, пока ставят свет.
— Да, сэр, — ответил Гопал, отходя на указанное место.
Он не имел ни
— Делайте так, как вам сказано, и не задавайте лишних вопросов.
Действительно, марионетке вовсе не обязательно думать самой. И вот теперь этот сверхчеловек легонько подтолкнул Гопала к креслу:
— Садитесь… так… Обопритесь правым локтем о стол… хорошо. У вас довольный вид — только что заключили удачную сделку.
Он придирчиво посмотрел, правильно ли сидит Гопал, и сказал:
— Когда зазвонит телефон, поднимите трубку левой рукой и скажите… Помните — не надо хвататься за телефон, как утопающий за соломинку, возьмите трубку небрежно, но, пока не услышите три звонка, не обращайте на телефон никакого внимания. Когда человек привык к телефону, он не торопится брать трубку.
— Да, сэр, понимаю, — сказал Гопал.
— Вы скажете в трубку: «Рамнарайан у телефона. А-а! Здравствуйте… Неужели?» — Тут ваш голос должен зазвучать очень растерянно — вы потрясены.
— И после этого я должен положить трубку? — спросил Гопал.
— Это я вам скажу после. В данном эпизоде пока все. И не выпаливайте слова — говорите как можно естественнее.
Прозвучало три телефонных звонка. Гопал сыграл свой кусок роли. Сцену раз десять прорепетировали перед микрофоном, который болтался на кронштейне, будто пресловутая морковка перед носом у осла. Гопал произносил слова размеренно и старательно, но все как-то не получалось. Ассистент звукооператора то и дело совал голову в дверь и настойчиво требовал:
— Не глотайте окончания слов! Еще дублик, если не возражаете.
Видно, у них не принято записывать голос, пока он еще звучит ясно и свежо. Пусть сначала охрипнет от бесконечных репетиций, так что ничего не разберешь, — вот это им подходит.
Гопал без конца повторял одно и то же, пока вовсе не перестал соображать, что именно он говорит и делает. Но под аккомпанемент криков: «Приготовились!» «Съемка»! «Стоп!» и «Еще дубль, пожалуйста!» — звучавших в самых разнообразных регистрах, отсняли наконец последний дубль. Режиссер был доволен. Он проворчал:
— Я думаю, лучшего от вас все равно не добьешься. — Потом добавил: — Не шевелитесь. Продолжаем ту же сцену.
Он велел дать другое освещение. Потом посмотрел на актера в глазок кинокамеры и сказал:
— Не кладите трубку, но чуть-чуть расслабьте правую руку. Она у вас как деревянная. Сидите естественно.
Он отошел от камеры, остановился у стола, критически осмотрел Гопала и сказал:
— Ага, вот теперь у вас получилось. В этой сцене текста нет, только действие.
Микрофон на кронштейне отъехал в сторону. Гопал почувствовал облегчение. «Слава богу, никаких слов. Может, домой отпустят пораньше». Режиссер сказал: