Избранное
Шрифт:
нос прищемляющая
правда.
БАС:
На земле весь род людской
пребывает в балагане
до последних содроганий.
TUTTI:
На Тверской-Ямской
да на Питерской.
ТЕНОР (ПЕТРУШКА):
Бегу бегом от жизни зычной
с засунутой в карман душой.
Я деревянный и тряпичный
с судьбишкой очень небольшой.
Так пусть же грянет гром кирпичный
и повернется вверх дырой,
к
языческие злые боги,
герой в страдательном залоге,
герой от горьких слез сырой
и в кровь расквашенный герой.
TUTTI:
Балаган ревет,
будто Страшный Суд,
где Петрушка бьет
и Петрушку бьют,
на Тверской-Ямской
да на Питерской.
БАРАБАН (АРАП):
Ах, собачий брех,
человечий страх!
Из-за трех Матрех
по сусалам трах!
TUTTI:
На Тверской-Ямской
да на Питерской.
БАРАБАН (АРАП):
Разудалый-удалой,
он с копыт долой,
а он брык с копыт
и, как пьяный, спит.
TUTTI:
На Тверской-Ямской
да на Питерской.
ПИИТ:
И пошел по мордасам разнос,
и, чтоб кончить с длинным вопросом,
натянули Петрушке нос,
и остался Петрушка с носом.
О том, что такое любовный дурман,
не судите простоволосо!
Сунул Петрушка нос в карман
и остался Петрушка без носа.
TUTTI:
Эх, грех, веселись!
Веселись, грех людской!
ТАРЕЛКИ:
Сифилис!
Сифилис!
TUTTI:
На Тверской-Ямской
да на Питерской.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Всё это растолкую легко я.
ХОР:
Со святыми, Господи, упокой!
ТЕНОР:
Сердце! Тебе не хочется покоя.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Да какой уж, прости Господи, в гробу покой!
ПИИТ:
Как вши под ноготь, богатыри,
посмевшие смерть переупрямить.
Долой героя!
ХОР:
Но ему сотвори
Вечную па-амять!
ПИИТ:
Лежит Петрушка безнос, безглас,
и хор безгласный ему как раз.
Плывет по волне голубой русалка,
а в итоге Божья рука да палка.
TUTTI:
Жалко!
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Marcia funebre
РОЯЛЬ:
Тише
Горе завей, иль запей, иль залей!
ПИИТ:
В драме любовной караются трое.
TUTTI:
В трауре кони. Петрушечья Троя
рушится.
ПИИТ:
Музыки мясо сырое
Трое
одров повезли в мавзолей.
ГЕНЕРАЛ:
Больше надрыву! И в прорву миноров!
Струнам повиснуть, как призракам кос!
ТЕНОР (ПЕТРУШКА):
Господи Боже! Пошли же ми норов
даже из гроба высунуть нос!
РОЯЛЬ:
В трауре кони. Рушится Троя.
Хоронят без мазей, костров и дров,
и в мавзолей провожают трое.
TUTTI:
Трое одров!
МЕДНЫЕ:
Были когда-то и мы гусаками…
Как нас дразнили на нашем веку!
Были когда-то и мы индюками!
В орденской мощи мы были и в силе,
павшую с клюва на шее носили
ленте подобную с кровью кишку.
Мы утопали и в славе, и в сале,
гогот гусиный шагал по земли.
Гоготом этим мы Римы спасали,
только вот третьего, ах, не спасли!
ПИИТ:
Лежит Петрушка, в гроб зажатый.
Любить — какое ремесло!
И с пьяной тенью провожатой
его в могилу понесло.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Плачет кукольными слезами балериночка!
Очень хорошенькая, как картиночка.
И, как турецкий барабан, криволап,
в похоронную сторону драпает арап.
ТОЛКОВНИК:
Как уже было сказано,
то бишь сыграно,
трое в любовной драме покараны.
Любовь похоронят —
и будь здоров!
БАРАБАНЫ:
Трое одров!
TUTTI:
Были когда-то и мы барсуками
на лисьем, на рысьем, на волчьем меху.
В глазах окривелых торчали суками
и гайками жили со скрипом в цеху.
Мы испепеляли сердца без лучины,
на глупый предмет не расходуя дров.
Копыт не ломая, шагали мы чинно.
БАРАБАНЫ:
Трое одров!
ПИИТ:
Насело небо серою вороной
средь бела дня. И марш идет дождем
чернеющим, большой и похоронный,
и мы на кладбище бессмертья ждем,
как лошадь в хомуте, в тоске упрямой.
Нырнул в хомут, как в омут, темный ум,
и колокольня пиковою дамой
бубнит торжественно и мрачно: «Бум! Бум! Бум!»
И крестится последняя старушка
в испуге от последнего добра.