Избранное
Шрифт:
— Что ты будешь теперь делать? — спросил его Ханаш.
— То же, что и всегда! — угрюмо ответил Арафа. В тот же день управляющий поинтересовался:
— Есть ли новости о твоей жене? Арафа, усаживаясь на свое место подле Кадри, пробурчал:
— Упрямая как мул, да сохранит ее Аллах!
— Стоит ли думать о какой–то женщине, — пренебрежительно заметил управляющий. — Найдешь себе лучше! Говоря это, он внимательно глядел на Арафу и думал чем–то, потом вдруг спросил:
— А твоей жене известны какие–нибудь твои секреты? Подозрительно глянув на управляющего, Арафа ответил:
—
— Я боюсь, что…
— Не бойся ничего, особенно того, чего не существует! Несколько секунд они молчали, потом Арафа твердо сказал:
— Ты не сделаешь ей ничего плохого, пока я жив! Управляющий сдержал гнев и, указывая с улыбкой на наполненные бокалы, воскликнул:
— А кто сказал, что я желаю ей зла?
109.
Со временем дружба между Арафой и Кадри настолько упрочилась, что управляющий стал приглашать Арафу на свои кутежи, которые начинались обычно после полуночи. Иногда кутежи устраивались в большой зале. На них подавалась самая изысканная еда и лучшее вино, а красивые обнаженные женщины плясали и пели. От всего выпитого и увиденного Арафа чуть не потерял голову. Сам же управляющий в сноси безмерной разнузданности уподоблялся дикому животному. Как–то Кадри пригласил Арафу принять участие в кутеже, который он устроил в саду, под сводами деревьев, где протекал ручеек, блестевший при свете луны. Им подали туда фрукты и вино. Кроме того, с ними были две красавицы одна из них должна была приготовить угли для кальяна, а вторая раскурить трубку. Весенний ветерок доносил до них ароматы цветов и звуки голосов, поющих под аккомпанемент лютни:
Как восхитителен цветок душистый,
Укрывшийся в саду, в тени росистой…
Ночь была ясная, полная луна проглядывала время от времени между ветвей, колеблемых ветерком, и казалась светлым оком в переплетении темных листьев и ветвей. Вид красавиц и кальян ударили в голову Арафе, ему почудилось, что он кружится вместе с небосводом.
— Да упокоит Аллах душу Адхама! — воскликнул он.
— И да упокоит он душу Идриса! — улыбаясь, добавил управляющий.
— Но почему ты вдруг вспомнил о них?
— Когда–то и они сидели так же, как мы.
— Да, Адхам любил мечтать, но все мечты его были лишь о том, чему научил его Габалауи, тот самый Габалауи, которого ты избавил от мучений преклонного возраста.
Сердце Арафы упало, опьянение сто развеялось, и он печально пробормотал:
— В своей жизни я убил лишь одного преступного футувву!
— А слугу Габалауи?
— Убил, но помимо своей воли!
— А ты трус, Арафа, — насмешливо заметил Кадри. Арафа отвел взгляд и принялся рассматривать сначала луну, а потом красавицу, мешавшую угли в жаровне.
— Где твои мысли? — окликнул его управляющий.
Арафа обернулся к нему со странной улыбкой.
— И такие вечера ты проводишь в одиночестве, господин?!
— Здесь нет никого, достойного моего общества!
— У меня тоже нет никого, кроме Ханаша. Кадри небрежно махнул рукой.
— Когда выпьешь как следует, уже не имеет значения, один ты или нет. Немного поколебавшись, Арафа задал вопрос.
— Разве такая жизнь не тюрьма,
— Что же делать, если мы окружены людьми, ненавидящими нас?
Тут Арафа вспомнил слова Аватыф и то, как она предпочла комнатушку Умм Занфаль его прекрасному дому, и сказал, тяжело вздыхая:
— Вот проклятие!
— Ну хватит, не омрачай наше веселье! Арафа сделал очередную затяжку и пожелал:
— Пусть веселье царит вечно!
— Вечно?! — рассмеялся Кадри. — Достаточно и того, если твое волшебство немного продлит нам молодость.
Арафа полной грудью вдохнул влажный ароматный ночной воздух.
— К счастью, от Арафы есть польза! — проговорил он.
Кадри выпустил густую струю дыма, который в свете луны казался серебряным, передал трубку одной из красавиц и грустно спросил:
— Почему мы обречены на старость? Разве не едим мы самую вкусную пищу, не пьем самое лучшее вино, не живем в холе и неге? А седина все равно появляется в назначенный срок так же неумолимо, как день меняется ночью!
— Однако таблетки Арафы превращают холод старости в пыл юности!
— Но есть вещи, перед которыми и ты бессилен!
— Что ты имеешь в виду, господин? Освещенный луной Кадри выглядел очень грустным и так же грустно спросил:
— Что более всего ненавистно твоему сердцу? Арафа подумал, что ненавистнее всего тюрьма, в которой он оказался, та ненависть, которой он окружен, а может быть, то, что ему пришлось отказаться от своей цели. Но вслух он сказал:
— Утрата молодости.
— Нет, этого ты не боишься!
— Но ведь жена меня бросила!
— Женщины всегда найдут причину сердиться. Налетел порыв ветра, зашелестели листья на деревьях, в жаровне ярче запылали угольки. Кадри спросил:
— Скажи, Арафа, почему мы умираем? Арафа посмотрел на него с сочувствием, но ничего не сказал, а Кадри продолжал:
— Даже Габалауи и тог умер. Как будто игла вонзилась в сердце Арафы.
— Все мы смертны, сыновья смертных отцов, — ответил он.
— Я не нуждаюсь в напоминаниях! — рассердился Кадри.
— Живи долго, господин!
— Долго ли, коротко ли, но в конце концов нас все равно ждет могила!
— Не позволяй этим мыслям омрачать твое существование.
— Эти мысли не покидают меня… Смерть… смерть… неизбежная смерть. Она может прийти в любой момент из–за ничтожной причины, а то и вовсе без причин. Где Габалауи? Где все те великие, которых воспевают поэты? Как несправедлива судьба!
Арафа внимательно наблюдал за Кадри и видел, как побледнело его лицо, а в глазах отразился страх. В такую прекрасную ночь он чувствовал себя несчастным. Чтобы успокоить его, Арафа сказал:
— Важно прожить жизнь как следует! Кадри яростно замахал руками.
— Я живу как следует и даже лучше. У меня есть все. Даже молодость можно вернуть таблетками. Но каков смысл всего этого, если смерть следует за мной тенью? Как я могу забыть о ней, когда она напоминает о себе ежечасно?! Арафа втайне порадовался, глядя на муки управляющего, но тут же вспомнил о собственном положении и насмешливо спросил себя: «А ты, можешь ли ты быть уверен что завтра вновь увидишь луну?»