Избранное
Шрифт:
— Ешь да помалкивай! Большего мы от тебя не требуем!
— Настало время мариновать лимоны, оливки и зеленый перец, — жуя бобы, проговорила Умейма. — Раньше, Кадри, ты любил заниматься этим делом и всегда помогал мне.
Помедлив, Кадри ответил:
— Когда мы были маленькими, мы радовались любому пустяку.
— Что же мешает тебе радоваться теперь, Абу Зейд аль-Хиляли [11] ? — ставя кувшин на место, спросил его Адхам. Кадри засмеялся, но ничего не ответил.
11
Абу Зейд аль-Хиляли — герой средневекового арабского народного романа о племени Бану Хиляль.
— Скоро базарный день. Надо бы отобрать лучших овец.
Мать одобрительно кивнула, а отец, обращаясь к Кадри, сказал:
— Кадри, не будь таким грубым. Ведь все окрестные жители на тебя жалуются. Боюсь, как бы ты не пошел по стопам своего дядюшки!
— Может быть, моего дедушки?!
В глазах Адхама блеснул огонек гнева.
— Не говори плохо о дедушке! Разве я когда–нибудь позволил себе сказать о нем грубое слово? И потом, тебе–то он, кажется, ничего плохого не сделал?
Кадри с ненавистью в голосе проговорил:
— Раз он причинил зло тебе, значит — и нам!
— Замолчи, сделай одолжение!
— Это из–за него мы живем в нужде. И дочь моего дяди обречена на такую же участь.
Адхам нахмурился:
— Что нам до нее! В ее несчастьях виноват ее отец!
— Несправедливо, — с горячностью возразил Кадри, — чтобы женщины нашего рода росли и жили чуть ли не под открытым небом. Скажи, наконец, кто захочет жениться на такой девушке?
— Пусть хоть сам сатана! Нам–то какое дело?! Она наверняка такая же бессердечная, как и ее отец!
Адхам взглянул на жену, как бы ища поддержки. И Умейма кивнула в подтверждение его слов. А Адхам, сплюнув, добавил:
— Будь они прокляты: и она, и ее отец! Хумам, обращаясь ко всем, спросил:
— Вам не кажется, что этот разговор только аппетит портит?
— Не преувеличивай, Хумам, — ласково отозвалась Умейма. — Самые счастливые минуты — это когда мы собираемся все вместе.
Тут до их слуха донесся громовой голос Идриса, который осыпал кого–то проклятиями и оскорблениями. Адхам с отвращением произнес:
— Ну вот, началась утренняя молитва!
Он дожевал последний кусок и, встав из–за стола, пошел к своей тележке. Крикнул всем: «Счастливо оставаться!» — и зашагал по направлению к Гамалийе, толкая тележку перед собой. Хумам тоже поднялся и пошел по боковой дорожке к загону. Сразу же послышалось блеяние овец и топот копыт. Тут же поднялся и Кадри, взял свою палку, помахал ею, прощаясь с матерью, и пошел вслед за братом…
Когда они проходили мимо лачуги Идриса, тот с издевкой спросил их:
— Почем нынче овечка, молодцы?
Кадри смело выдержал нахальный взгляд дядюшки, в то время как Хумам отвел глаза в сторону.
— Что ж, никто так и не соизволит мне ответить? А, сыновья торговца овощами?
— Если тебе нужно, иди на базар и покупай! — вспылил Кадри.
Идрис, гогоча, продолжал приставать:
— А если мне хочется приобрести одну из вашего стада? В это время из лачуги послышался голос Хинд:
— Отец! Не надо скандалить!
— Ты бы занималась своими делами! — шутливым тоном ответил дочери Идрис.
— Я сам разберусь с сыновьями рабыни.
— Мы не трогаем тебя, и ты нас не тронь! — сказал Хумам.
— А, узнаю голос твоего отца. Ты таков же, как и он, молодец среди овец, а против молодца сам овца!
— Отец приказал нам не отвечать на твои издевательства, — сдерживая гнев, ответил Хумам.
— Да хранит его Аллах! — громко захохотал Идрис. — Если бы не его приказ, было бы мне худо.
Потом сердито проговорил:
— Но вы, двое, учтите, что вы живете спокойно только благодаря моему имени. Будьте вы все прокляты! Убирайтесь с глаз долой!
Братья отправились своей дорогой… Они долго шли, время от времени взмахивая своими палками. Хумам, бледный от пережитого волнения, никак не мог успокоиться и сказал Кадри:
— Какой мерзкий тип! Даже в такую рань от него пахнет вином!
— Он много говорит, но еще ни разу не причинил нам зла, — промолвил Кадри.
Хумам запротестовал:
— Но он уже не раз таскал у нас овец!
— Он пьяница! Но, к сожалению, он наш дядя. И от этого никуда не денешься.
Братья помолчали… Они были уже совсем близко от большой скалы. По небу плыли редкие облачка, лучи солнца освещали бескрайние пески. Хумам не мог сдержаться и сказал брату:
— Ты совершишь большую ошибку, если свяжешь себя с ним!
Глаза Кадри гневно сверкнули:
— Обойдусь без твоих советов! Хватит с меня отца! Хумам, который все еще не пришел в себя после ругани Идриса, проговорил:
— Наша жизнь и так не легка! Не осложняй ее новыми трудностями!
— Вы сами выдумываете себе трудности, сами и справляйтесь с ними, а я буду жить так, как мне хочется!
Они уже дошли до того места, где обычно паслись овцы, и Хумам снова спросил:
— А ты уверен, что тебе не придется раскаиваться в своих поступках?
Схватив брата за плечо, Кадри крикнул:
— Ты просто завидуешь мне!
Хумам никак не ожидал услышать такое, хотя и привык к выходкам и вспышкам Кадри. Он снял со своего плеча его руку и вздохнул:
— Спаси нас, Господи!
Скрестив руки на груди, Кадри насмешливо покачал головой, а Хумам продолжал:
— Ладно, больше я не стану ничего говорить. Ты ведь все равно не признаешься, что не прав, или признаешься, когда будет уже поздно.
Он повернулся и пошел в тень, отбрасываемую скалой, а Кадри с нахмуренным лицом продолжал стоять под палящими лучами солнца.