Избранное
Шрифт:
Услышав разговор о зерне, Гюльриз, молча вязавшая чулок, решила вмешаться.
— Шо-Пир, стара я, может быть, не то думаю, но я скажу, а ты решай сам. Не надо трогать зерно, пусть лежит, как лежало, в пристройке.
— Почему Гюльриз?
— Народ наш ссориться будет, дин скажет: «Мне больше», другой скажет: «Мне»… Без тебя, Шо-Пир и без Бахтиора большой крик будет. Сеять не скоро начнем, вернуться успеешь, сам тогда и начнешь делить.
— Это верно, пожалуй. Ты, Гюльриз, видишь далеко. Конечно, Худодод, так будет лучше.
— Я сам тоже так думаю! — согласился Худодод. —
— Ну, все тогда… Завтра утром пойду.
— А мне можно с тобой пойти? — неожиданно спросила Ниссо, и смущенные ее глаза заблестели.
— Что ты, Ниссо, зачем?
— Волость хочу посмотреть, — опустив глаза, тихо сказала Ниссо. — Какая там жизнь…
«Милая ты моя девочка!» — чуть было не сказал Шо-Пир, спохватился, ответил:
— Нет, Ниссо, не надо тебе идти. Бахтиор беспокоиться будет. Другой раз как-нибудь. Все вместе пойдем… Ну, осенью, что ли… Хорошо?
Ниссо хотела ответить громко, но голос ее дрогнул:
— Хорошо… Как хочешь…
Шо-Пир собирался недолго. Он вырезал из дерева круглые пуговицы и пришил их к вороту заплатанной гимнастерки, подбил к ветхим сапогам подметки из сыромятины, начистил глиной красноармейскую звезду на фуражке, стараясь не стереть остатков красной эмали, сунул в заплечный мешок несколько лепешек… Затем позвал Мариам в свою комнату и передал ей тщательно смазанный, хранившийся у него всю зиму наган.
— Возьми его с собой, — предложила Мариам. — Дорога большая, мало ли что бывает?
— Дорога спокойная, знаю ее, — ответил Шо-Пир, — озорства здесь не бывает. Для охоты вот возьму с собой ружье… А это твое. Тебе выдано. У себя и держи. Да и лучше: вы тут, женщины, одни остаетесь… Ничего, конечно, не может быть, а только сам знаю: с этой штукой чувствуешь себя как-то уверенней. Не носи только зря, не к чему…
Мариам согласилась оставить наган при себе. Шо-Пир надел ватник, вскинул ремень ружья на плечо и сошел с террасы.
— Подождал бы до завтра, Шо-Пир, — сказала Гюльриз. — Закат уже, кто на ночь выходит?
— Пойду. К ночи я полпути до Большой Реки сделаю, заночую под камнем, а завтра с утра наших где-нибудь встречу, посмотрю, как Бахтиор там работает… меня провожать не ходите! — добавил он, увидев, что Ниссо и Мариам хотят выйти с ним. — Один, один, давайте руки свои!
И, наскоро пожав всем руки, Шо-Пир быстрым шагом направился к пролому в ограде.
— Счастливо! — крикнул он, обернувшись уже за оградой. — Дней через двадцать ждите… Не скучай тут, Ниссо!
И оттого, что последнее слово Шо-Пира было обращено к ней, Ниссо улыбнулась. Отойдя в сторону от всех, обойдя дом так, чтобы ее никто не видел, она долго смотрела, как уменьшающаяся фигурка Шо-Пира медленно пересекала развернутую чашу сиатангской долины и как, наконец, исчезла за мысом, вдвинувшим свои скалы в пенную реку.
Ниссо, конечно, не могла знать, что Шо-Пир унес с собой такую же грусть расставания, но не хотел ничем выдать себя.
Едва стемнело, Ниссо и Мариам легли спать. Ниссо чутко прислушивалась к дыханию Мариам. Убедившись, что Мариам спит, Ниссо с зажатым в руке платьем осторожно выскользнула за дверь и уже здесь, под открытым небом, оделась. Затем, настороженная,
Больше всего она опасалась, что Мариам проснется или что кто-нибудь встретится ей, пока она не минует селения. Только пройдя пустырь и приблизившись по береговой тропе к мысу, Ниссо перестала прислушиваться и озираться. Она и сама не знала, что она делает, устремляясь вслед за Шо-Пиром. Она не шла, а почти бежала, ширя во мраке глаза, слышала только биение своего сердца, почти не обращая внимания на тропу, каждую минуту рискуя сорваться в пропасть. Только природный инстинкт, только кошачья ловкость горянки помогали ей обходить препятствия, почти не глядя на них, ступая босыми ногами только на те камни, которые не обрушились бы вместе с ней вниз, и в глубине души она была признательна Бахтиору, который исправил эту тропу так, что нигде не надо было вступать в холодную воду.
Так, не останавливаясь, не замедляя шага, до крайности напрягая свое молодое неутомимое сердце, Ниссо спускалась все ниже по этой ущельной тропе вдоль шумной реки Сиатанг. Только бы не пройти мимо спящего где-нибудь здесь, уже недалеко, Шо-Пира! Ниссо не думала ни о том, что она скажет Шо-Пиру, ни о том, что он сделает, проснувшись и увидев ее, — ни о чем не думала Ниссо, кроме того, что вот увидит его, увидит…
Там, где ущелье чуть расширялось и вдоль берега высились когда-то упавшие скалы, Ниссо задерживалась и, проникая во все расщелины, ощупывала их в темноте руками. Нет, он не здесь, значит дальше. И Ниссо устремлялась дальше.
К середине ночи Ниссо ушла уже так далеко от селения, что усомнилась: не прошла ли она все-таки мимо Шо-Пира? Остановилась, представила себе каждый камень пройденного пути, и решив: «Нет, этого не могло случиться», снова поспешила вперед.
В одном месте Ниссо обратила внимание на особенно темное пятно среди скал, чуть повыше тропы, и сразу поняла, что это, должно быть, пещера. «Там!» — безошибочным чутьем определила она и, цепляясь за камни, полезла вверх. Поравнявшись с нижним краем пещеры, замерла и прислушалась. Только ее слух мог сквозь шум реки уловить мерное дыхание в глубине большой, некогда выдолбленной водою пещеры. «Он, — подумала Ниссо и испугалась. — А вдруг Бахтиор? Ведь Бахтиор со своими людьми ночует тоже где-нибудь на тропе!» И как раньше это не пришло в голову? Напрягая слух, Ниссо определила, что в пещере спит только один человек, — значит, он!…
Подтянувшись на руках, Ниссо очутилась в пещере. Мелкие камешки под ней зашуршали.
— Кто здесь? — разом проснувшись, крикнул Шо-Пир, и Ниссо не увидела, а почувствовала, что в руках у него ружье.
— Шо-Пир, это я… — прошептала она. И только тут поняла все безумие совершенного ею поступка. Метнулась было назад, чтоб уйти, чтоб как можно скорее исчезнуть, бросить Шо-Пиру только кулек с чаем и сахаром, чтобы Шо-Пир ее не узнал, не заметил… Но уже было поздно.
— Ниссо!… Почему ты здесь?… Что случилось?