Избранное

Пискарев Геннадий

Вон ведь куда метнул! Да если так рассуждать, то надо подумать и об изготовлении в достатке запчастей, и противотуманных стекол, и слесарного инструмента. А зачем это нужно, когда есть еще и стогометы, и хлебницы, и новые тракторы? Да мало ли что есть! Приспосабливай, разбирай!

Часть IX. Стихи

Отец

Опять запил Сашуха Пискарев. Дрожит жена, посуда, хата. Гремят слова из сотни слов: «Вся власть в руках пролетариата!» А вот вчера лишь комиссар, Изрядно выпив за обедом, В Магнитогорск решил сослать «Середняка», Боноку – деда. С часовни купол, что кочан Был сброшен, между прочим, к разу, И черный ворон по ночам Людей увозит по доказу. Отец! Тех лет суровый перегиб, Дивлюсь, не взял тебя за жабры. Тебе везло, хоть ты погиб, Но на войне и смертью храбрых. Тебя, хватившего «сырца», В кромешном орудийном гуле Вдали от дома, от крыльца К сырой земле пришило

пулей. Упал, заснул, как от вина, и встать не хочешь, будто стыдно. …Отец, вставай! Твоя жена Уж не ругается обидно. Она так ждет тебя, отец. Мне жаль ее: она же плачет. И я подрос. Я, твой малец, Ведь ты хотел со мной рыбачить. Родимый край. Родимый дом. Досчатый стол, скамья, полати… ОТЕЦ, давай в него войдем. А пить не будем, правда, батя? Разве на то дана нам жизнь. А перегибы? – Ну, их, право. Отец! Отец! Но, нет, ты спишь, Довольствуясь посмертной славой.

Город ранних весен

Я вырос в городе железнодорожников С промасленными в скверах липами, Где тишину всегда тревожили Гудки локомотивов сиплые. А провода у телефонной станции Тянули грустные мелодии. Ночами парни, возвращаясь с танцев, Горланили гитарные пародии. Здесь все пропахло шлаком, битумом И под безмолвный оклик светофоровый Отсюда в даль, загадочно открытую. Неслись составы, сломя голову. За ними вслед по шпальной лестнице И я хотел бежать безропотно В мир чистый, зелени и светлости, Без грязи, шлака, дыма, копоти. И лишь, когда февраль под окнами Кончал трясти седыми космами, Светлел вдруг город наш заклекнутый, Тонул в горластой птичьей россыпи. В ручьях, в кюветах огороженных Искрилось солнце золотыми блестками. Наш город железнодорожников Природа ранними одаривала веснами.

Душа простонародная

Вновь память крутит ласково Мне ленту детских грез. …Иду справлять Октябрьскую В райцентр, за двадцать верст. На вышке водокачки – Плакатов, флагов рябь. И лозунг (весь из лампочек): «Да здравствует ОКТЯБРЬ!» На площади, у Ленина, Шум, гам, народу течь. Ораторы уверенно С трибуны держат речь. В ботинках, дегтем смазанных, И я в толпе людской. Мне очень, очень нравится Сей праздник городской. В те годы верил твердо я, Как многие из сел, Октябрьская для города По-своему престол. Крестьяне ж званья разного В те памятные дни Шли праздник этот праздновать У городской родни. Под звон стаканов с водкою Союз с рабочим креп. Шли разговоры глотные Про жизнь, про власть, про хлеб. А слов трибунных, благостных Никто не говорил. Народу было радостно, Что он законно пил. …Душа простонародная! Советские деньки… А вспомнятся – (негодные) – Кусаешь локотки.

Заброшенный сарай

В лесу под елью пышною Без пола и без свай Стоял с замшелой крышею Заброшенный сарай. Над ним ночами летними Кружил седой туман. Смеялся филин трепетно, Нес ужас пастухам. В нем было все загадочно И в детстве он всем нам Казался очень сказочным, Как будто древний храм. О, детство босоногое! Зеленый светлый май. Прошли года. И снова я Вернулся в отчий край. Тропинками знакомыми В лесу я брел и пел, На все кругом влюбленными Глазами я смотрел. Скакали солнца зайчики. Шумела птичья рать. И хоть на часик мальчиком Мне захотелось стать. Я с сердцем замирающим Свернул к поляне той, Где должен был, казалось мне, Стоять сарай пустой. И чудной детской радостью Наполнилась вдруг грудь. А за наивной храбростью Таился страх чуть-чуть. Вновь чувства детства ожили, Прошел в душе их шквал. А что ж сарай? От дождиков, Снегов он, сгнив, упал. Шумела ель по-старому Раскинув свою шаль. И почему-то стало мне Вдруг очень детства жаль.

Черкешенка

Имея брови черные И белокурый чуб, Я счел себя Печориным, Хоть был и жизнелюб. И сам себя не мучая, Но марку чтоб держать, Стал думать, что наскучила Мне жизни благодать. На взгляды плутоватые Девчат – не отвечал. А, верно, был бы хватом я – Да только Белу ждал. И в памяти воскресшая, Вершин кавказских грань Влекла, звала черкешенка – Самой природы дань. Но

не пришлось с оказией Идти за синий бор: Ко мне моя фантазия Сама спустилась с гор. Она прошла по городу, По шумной мостовой Такой цивилизованной И гордою такой. На смуглом ее личике Был скрыт след горных скал И лишь в глазах по-дикому Ущелий мрак блуждал. И заблудился сразу я, Попав в такую темь. Со всем холодным разумом Я стал и глуп и нем. Не потому ль черкешенка Моя – ушла с другим. А я остался взбешенным и ревностью томим. Имея брови черные И чуб белей белил, Нет, не был я Печориным, А Казбичем, знать, был.

Нелегкое раздумье, рожденное легкой жизнью

Цивилизация жестоко Вошла в нас, словно маята. …Я видел женщину Востока, И страстный танец живота. Гитар космическое жженье, Дрожанье бедер и грудей Во мне подняли (на мгновенье) Весь рой безнравственных страстей. А лик танцовщицы – безвинен. Взор не таит коварных бед. В «Узбекистане» на Неглинной Шафрановый искрится свет. И мне воспеть бы персиянку, Как Бэлу Лермонтов воспел. Воспеть бы так, как даже Данте Свою Беато не сумел. Но я, попутчик злого века, Знал цену горькому «пиит». И знал, что нет Богинь – и эта Ведь с кем-то ест и с кем-то спит. …Цивилизация жестока. Не для меня ли одного? Коль я, далекий от порока, Увидел женщину Востока. И… не увидел ничего.

Физики и лирики

Я влюбился в девушку – жительницу Обнинска, Инженера-физика к тому же. По ночам под окнами, мучаясь бессонницей, Стынет бедный месяц в потемневшей луже. Физики и лирики, тропка затаенная, Где лежит меж вами – в формулах иль росах? И смеется город светом ламп неоновых Над моей любовью, Над моим вопросом.

Богиня из 8-го «В»

Я мчался школьным корридором Ура! Восьмой закончен класс! И вдруг застыл, сраженный взором Девчоночьих наивных глаз. Бекренилась моя блатная кепка, Плескались в окнах вольности пути, А я впервые пожалел, что лето Три долгих будет месяца идти. Вискозное зелененькое платье Шуршало, обвивало стройность ног. Я распахнул души объятья И… снова запер на замок. Я заключил любовь в темницу. Не знаю, счастье иль беда? Теперь она внутри искрится. Во мне горит моя звезда. И все ж судьбы незримой сила Прорвав пространства злую тьму, Потом еще раз выносила Тебя ко мне. Она просила Прийти нас к кругу одному? Ну, распахнись, душа и тело! Но гордая любовь моя Сменить никак не захотела Плен чувств на бренность бытия. …Пройдут года. Я поседею. И в сонме жизненных горнил Что воспою? Что пожалею? – А то, что так тебя любил. Стал для меня твой образ нежный, БОГИНЯ из 8-го «В», Как оберег души мятежной И хрупкой – как роса в траве.

Сережка, друг мой, женится

Сентябрь, и солнышко уже Светить, как летом, ленится. И как-то грустно на душе. Мой друг, Сережка, женится. Сентябрьский воздух свеж, душист, Но скоро все изменится. Гуляка, комик, скандалист Сережка, друг мой, женится. Сентябрь… Октябрь… А там? А там И в иней все оденется. Боюсь, придет зима и к нам. Сережка вот уж женится. Бегут года, летят года. И судно жизни кренится, А что поделаешь? – Беда. Сережка, друг мой, женится. Бегут года – не доглядишь И в жизни все изменится Наступит в чувствах гладь и тишь. Сережка прав, что женится. Приветствую его! И пусть На свадьбе брага пенится. Я сам, наверное, женюсь, Коль друг, Сережка, женится.

Летящий поезд

Я часто вижу этот поезд, В ночи летящий, рев гудка, Колесный стук и скорость, скорость, Что в клочья рвется темнота, Навстречу звезд летящих искры, Огней вокзальных кутерьму. И снова поезд – в снежном вихре, Летящий в ночь, в глухую тьму. Вагон качается, как зыбка. Свет сонный желтого огня. И ты с доверчивой улыбкой Спишь на коленях у меня. Твой свитер тоненький, пушистый, Такой смешной, курносый нос. И прядка рыжих, серебристых, На лоб спадающих волос. Гремящей лентой поезд мчится, Бьет в окна ветер. Вьюга зла. А на груди моей ютится Комочек нежного тепла. И я, над ним склонившись кротко, Боюсь лишь только одного: Что вдруг на резком повороте Случайно выроню его.