Избранное
Шрифт:
Спустя некоторое время, при встрече с Ткачом я поинтересовался судьбой того мужика.
– Удачно сложилось все, удачно, – ответил он, – Михаил Емельянович – дояр. Вместе с женой работает. Недавно премию ему дали. А жена орден второй получила… В людей верить надо. Огонь от огня загорается.
Огонь от огня… Это было его правилом всегда и во всем. Один из ветеранов хозяйства, работающий с Ткачом с того дня, когда Михаил Федорович, оставив пост председателя райисполкома, прибыл в начале пятидесятых годов в колхоз имени Кирова, рассказывал мне:
– В первый год туго пришлось. Помню, спрашивает Федорыч кассира: «Сколько там у нас на счету-то?» – «Ни копейки», – отвечает
Сам Михаил Федорович по этому поводу рассуждает просто и мудро:
– А что такое долг? Это любовь к тому, что приказываешь себе.
И говорит молодому человеку, приехавшему в колхоз после учебного заведения:
– Если хочешь быть специалистом сельского хозяйства, научись выполнять распоряжения.
Со стороны кажется: председатель увлекся. Где же при такой постановке место инициативе? Михаил Федорович возражает:
– Я предостерегаю молодых не от инициативы, а от самочинности, которая, как известно, граничит с анархией, расхлябанностью. Попав в плен этих свойств, человек, даже способный, пропадет. И, вообще, скажу; соблюдение элементарных правил организация обычного порядка – это уже половина успеха в любом деле.
Ткач рассказал мне, как подымали они в хозяйстве урожайность зерновых. Конечно, ни картограмм по внесению органики, ни туков у них еще не было. Не было мелиорации, новых сортов, и биологическую и химическую защиту растений применили тоже не сразу. Но вот своевременно сеять, пахать зябь стали с самого начала. И за короткое время только за счет этого подняли урожай до двадцати центнеров на круг. Конечно, и дисциплину пришлось подтянуть во всех звеньях. За качество пахоты, сева спрашивали строго не только с механизаторов, но и специалистов. Опоздание на работу рассматривалось как случай исключительный.
– Михаил Федорович, – спросил я однажды Ткача, – народ у нас неплохой в колхозе, но вот вы лично больше хвалите или ругаете людей?
И услышал в ответ:
– Ни одного человека не оскорбил, но и ни одного дурного проступка не оставил без внимания. Требовательность, она, брат, растит людей.
– И доброта, – решил я добавить, зная это чувство души его. Он улыбнувшись, поправил меня:
– Требовательная доброта.
И не случайно: многие из тех, кто работал под началом Ткача, прошел его школу, стали умелыми руководителями. Иван Воловник – председатель колхоза в том же районе. Алексей Черницкий – в соседнем. Иван Мотля – председатель районного птицеобъединения. Леонид Сухомлинов – главный агроном областного управления; – в первый год работы с Ткачом пять раз заявление на уход подавал, а когда расставались, благодарил от всей души.
Понял, как уже говорилось, отцовские принципы и Валерий. Понял и по-настоящему стал гордиться отцом. Именно в эту пору он, взрослый парень, снял украдкой отцовский костюм с наградами и сфотографировался в нем. Узнав об этом, отец засмеялся:
– Может и заботы мои примеришь?
– У меня и своих полно, – ответил сын. – А вот как при награде выглядеть буду, ждать, видно, долго, если даже, что положено, отбираешь.
Как специалисту, Валерию полагался транспорт. Отец, однако, тянул с решением этого вопроса. Пришлось написать заявление в правление колхоза. Выделили мотоцикл.
Валерий горячился:
– Да ты, батя, авторитет мой на корню подрываешь.
– Чудак-человек! – смеялся отец. – Разве с этого конца авторитет зарабатывают? Вот мы в следующем году посевы кукурузы расширяем, закладываем прочную кормовую базу для животноводства. Взял бы да и возглавил это дело: создал безнарядное звено, людей подготовил, работу организовал. Показал бы и впрямь, что не зря ты сельскохозяйственную академию кончил.
Всю зиму занимался Валерий с будущими кукурузоводами, использовал каждый удобный случай.
В начале весны устроил ученикам своим нечто вроде экзамена. Отец решил поприсутствовать, да еще и друга – Петра Коваленко – с областной опытной станции прихватил.
Петра, известного в здешних краях специалиста по кукурузе, сразу же окружили члены звена. Пошел разговор о туках, семенах, новой агротехнике. Спор поднялся, да такой толковый, что председатель только крякал от удовольствия.
Лето выдалось не из легких – с жарой, градобоем. Валерий почернел от солнца и постоянных забот. Уже и не рад, наверно, что поддался на подначку отца.
– Ничего! Молодой – одолеешь, – успокаивал его Михаил Федорович. И успокаивался сам: нравилось ему, что тот понимает главное – служить земле с холодным сердцем нельзя. А коль так, то все у него будет в жизни. И успехи, и победы, и само собой награды.
Под городом Горьким…
Странно, но с годами Анатолия Михайловича Тужилкина, начальника крупнейшего на Горьковском автозаводе цеха, начало одолевать какое-то душевное смятение. Покидая вечерами свой неистово гремящий и ревущий ремонтно-механичеекий цех, шагая по залитому неоновым светом Октябрьскому проспекту, он вдруг ни с того ни с сего останавливался и задумывался, пристально вглядываясь то в всполохи электросварок, гуляющие под стеклянными крышами заводских корпусов, то в прямоугольные, современнейшей архитектуры многоэтапные коробки домов Соцгорода.
Он любил этот величественный индустриально-городской пейзаж. Любил, потому что сам, своими руками создавал его. Анатолий помнил, как в далекой юности, когда будущий гигант отечественного автомобилестроения еще лежал, свернутый в проектных листах и бумагах, он в числе многих парней и девчат из нижегородских сел и деревень пополнил ряды рабочего класса и им овладел восторг от сознания собственной причастности к великому делу индустриализации доселе тележной и санной Руси.
Но интересно устроен человек! Анатолий Тужилкин, сформировавшийся собственно на заводе, привязавшийся к городу и полюбивший его, хранил в глубине души все-таки память о родной приокской деревеньке. Эта память с годами стала обостряться, особенно после того как Михалыч поддался на уговоры домочадцев и переехал из рабочего поселка, где был у него домовито устроенный, со двором и огородом деревянный особнячок, в благоустроенную городскую квартиру. Ему почему-то казалось, что этим самым он порвал последнюю ниточку, которая связывала его, крестьянского сына, с матушкой-землей. Эта мысль работала в голове начальника цеха подспудно, неясно. И, наверное, поэтому одолевало его душу непонятное беспокойство, похожее вроде бы на смутное чувство вины. Но перед кем? Уж не перед оставленной ли в далекие двадцатые годы лесной деревенькой, в которой родился? Вероятнее всего, так оно и было.