Избранное
Шрифт:
Двадцать минут спустя Штювен возвращается, нагруженный апельсинами, яблоками и шоколадом.
— Вот, Натан, дели на всех!
С этими словами он вываливает все на стол.
— А себе ничего не оставишь? — спрашивает Вельзен.
— Как же! Мне мою долю, как и всем.
Потом, обернувшись к товарищам:
— Караульный сделал только дурацкие глаза, когда я ее так сжал, что у нее дыхание сперло!
Они смеются и расспрашивают о подробностях.
Вторым вызывают Крейбеля.
— Идите вниз и доложите
Крейбель бежит по лестнице вниз. Еще несколько минут — и он ее увидит. Как она будет себя с ним держать? По-сумасшедшему колотится сердце. Он должен глубоко-глубоко вдохнуть воздух.
— Вы кто такой? — набрасывается на него дежурный в центральной. — Крейбель? Вас еще не звали. Встаньте там у стены. Возле лестницы. Лицом к стене.
Крейбель стоит у лестницы, ведущей в подвал, Внизу в подвале шум. Он прислушивается и отчетливо слышит голос Хармса:
— Так парень взял да и просто-напросто вырвал себе волосы?
— Так точно, господин штурмфюрер!
Штурмфюрер? Хармс получил повышение? Значит, они действительно отстранили Дузеншена? И Крейбель снова прислушивается. Он слышит удары и приглушенные крики. Такое впечатление, будто заключенный пытается защищаться. Дикий топот. Пронзительные крики, которые сейчас же заглушаются. Наконец они выходят из камеры. Стоят в подвале у лестницы.
— Ты ведь ему говорил, что хохолок должен остаться? — спрашивает Хармс.
— Ну, конечно.
— Когда же это он вырвал волосы?
— Я заметил это только сегодня утром. Тоже надо иметь крепкие нервы, чтобы вырвать клок волос из собственной головы.
— Его зовут Леви?
— Так точно.
— Мы еще особо займемся этой сволочью. И если он посмеет защищаться, пристрелим на месте.
Они поднимаются по лестнице и видят стоящего здесь Крейбеля. Хармс поднимает брови и сердито морщит лоб.
— Кто тебя сюда поставил?
— Дежурный.
— Та-ак! — рычит Хармс. — Не мог лучшего места выбрать.
Оба медленно направляются в центральную. Крейбель вспоминает разговоры товарищей по камере. Некоторые утверждают, что Хармс не избивает. С тех пор как он замещает Дузеншена, в лагере стало тихо. Другие же считают, что это комендант лагеря строго запретил избиения.
Вызывают Крейбеля.
— Живо! — кричит дежурный. — Иди сюда!
Крейбель бросается к нему. Там уже стоят друг за другом трое заключенных. Один из них Ганнес Кольцен.
— Становись сзади! — кричит караульный Крейбелю. — Ну! Живо! Или хочешь коленкой под задницу получить?
Крейбель становится последним.
— Шагом… марш!
Они идут по коридору. Отпирается большая железная решетка. Снова длинный пустой коридор. В самом конце его расположились караульные.
— Стой!
Харден по списку читает имена:
— Кристоф Кох!
— Здесь!
— Вальтер Крейбель!
— Здесь!
— Ганс
— Здесь!
— Иоганн Кольцен!
— Здесь!
— Ступайте туда, в комнату.
Четверо заключенных входят в пустую комнату, в которой стоит лишь несколько стульев. За ними следуют два эсэсовца и останавливаются у двери.
Хармс идет в другое помещение, где ждут женщины.
— Прошу вас пройти, сударыни. Не пытайтесь что-нибудь потихоньку передать вашим близким. Этим вы им только повредите.
Пять женщин медленно идут через приемную. Одна из них не переставая плачет и вытирает глаза. Старая, дряхлая женщина идет, опираясь на более молодую.
— Пройдите, пожалуйста, туда, в следующую дверь.
Быстрый взгляд, и Крейбель видит, что последней входит его жена… Ну да, она все такая же. Почему бы она должна была измениться? Чуть широкий подбородок, маленький рот, светлые миндалевидные глаза и черные блестящие волосы. Ему вдруг кажется, что он ее только вчера видел. Она подходит к мужу, не сводя с него взгляда. Они протягивают друг другу руки.
— Здравствуй, Вальтер!
— Здравствуй, Ильза!
— Теперь тебе стало лучше, не правда ли?
— Да. Как малыш?
— Он все благополучно перенес и уже здоров.
Крейбель смотрит на другие пары в комнате. Женщины плачут, без конца обнимая мужей, и не могут говорить от слез. Старая женщина спрашивает юношу, который крепко держит за руку стоящую тут же жену:
— Они тебя тоже били, мой мальчик?
Заключенный смеется и громко произносит:
— На это, мама, я не могу тебе ответить.
Старая женщина с ненавистью смотрит на эсэсовцев, которые стоят у дверей и избегают ее взгляда.
— Мы с тобой не виделись столько месяцев, а ты смотришь на других.
— Да, да… — бормочет Крейбель и глядит на жену, в глазах которой сверкает подозрительная влага, — Только не вздумай плакать.
— Нет, — говорит она, улыбаясь.
— Ну, как вообще у нас дома? Как ты сводить концы с концами? Что делают друзья? Ты ничего не рассказываешь.
— Я так рада, что снова тебя вижу… здоровым! — Она понижает голос. — Рассказывают потрясающие вещи. Действительно, было так ужасно?
— Ты видишь, я жив и даже здоров. Все проходит. Да и не так уж страшно было. Удалось ли тебе спасти хоть часть книг?
— Нет, они все взяли, и не только политическую литературу, а все без исключения.
Крейбель уставился в пространство.
Они унесли все книги… Он так гордился своей библиотекой! Сколько прекрасных часов было связано с этими книгами! Он собирал их долгие годы. И они унесли, все унесли!..
Крейбель смотрит на Ганнеса Кольцена и его жену, стоящих у окошка. Маленькая женщина, истощенная работой и озлобленная. Она не плачет, а говорит, говорит без умолку. Он только кивает.