Избранное
Шрифт:
Отец порой поглядывал на нее с изумлением и гордостью, почти влюбленно. Благостное спокойствие отца чистой безмятежностью наполнило тот день, когда он смог почувствовать, что дочь его не только удачный ребенок но и вся жизнь ее не может не сложиться счастливо. Мне казалось, что до сих пор отец бессознательно ждал какого-то знамения свыше - знака, что господь доволен им и готов признать ту неустанную честную работу, которую он исполнял, и теперь наступил наконец день, день моей помолвки, когда отец почувствовал, что признание пришло.
Хельдов я вижу всегда только со спины, потому что в тот день я поздно открыла окно и заметила их, когда они уже проходили мимо нашего дома - дядюшка Хельд, стройный, с густой шапкой русых волос, и тетушка Хельд - крошечная и худенькая. Я высунулась из окна, хотела крикнуть им, чтоб скорей возвращались обратно, не опаздывали к обеду, но раздумала. Я как раз занималась уборкой, в руках у меня была тряпка, на голове косынка, -
Балинт и Генриэтта пришли одновременно.
Теперь я уже не понимаю, почему именно тогда, а не раньше, я осознала, что ревную к Генриэтте, ведь, с тех пор как она переехала, она водилась не только с нами, но и с Балинтом. Что Балинт ни разу не побил ее, как нас с Бланкой, меня нисколько не удивляло, таких, как Генриэтта, бить нельзя, слишком она была тихоней, трусихой, притом самой маленькой из нас. Если Бланку так и хотелось поколотить, ущипнуть за ногу, шлепнуть по попке, то Генриэтта таких желаний не вызывала. В подобные минуты Балинт мог стукнуть и меня, но это прекратилось сразу после того спектакля, где он играл гусара, хотя мы еще не сознавали, почему нехорошо дергать и мучить друг друга, а точнее, почему это так поразительно приятно, однако драться перестали и больше никогда не дрались. Позже, когда мы уже оба поняли, что влюблены, каждый старался меньше задирать другого, насколько это было возможно.
В тот день, когда оба они стояли передо мной, и Генриэтта сдержанно улыбалась, я вдруг обнаружила, что ее присутствие раздражает меня. Именно раздражает, потому что она в беде, и ее надо беречь, потому что Балинт держится так, словно приставлен к ней телохранителем, и я не могу ни словом упрекнуть его, потому что в это безумное время оп действительно должен был ее охранять. И то, что они пришли вместе, объяснялось вполне логично. Я только что сама видела, как ушли супруги Хельд, одной выходить на улицу Генриэтте не разрешалось, вот Балинт, наверное, и позвонил у ее дверей и привел ее к нам. Но от этого мне не стало легче. Не знаю, насколько понятны эти мои переживания, ведь я Генриэтту любила. Если бы она пришла вместе с Балинтом не в день моей помолвки, я ничего бы не имела против, отнеслась бы к ее присутствию с обычным сочувствием - как же им плохо, беднягам, - и постаралась бы быть с ней как можно приветливее и добрее, потому что кому-кому, а Генриэтте такие впечатления действительно нестерпимы. Я любила Генриэтту, но в тот день, увидев ее в обществе Балинта, разозлилась, - лучше бы уж она осталась дома, дождалась бы своих Хельдов и пришла бы вместе с ними, как это у нее не хватило такта в день нашей помолвки оставить нас вдвоем, хотя бы на пять минут, чтобы я могла побыть с Балинтом одна, пока не пришли гости.
Сегодня я уже знаю - ей было страшно, знаю и то, что Балинт боялся за нее. Но все равно, не только факты, но и чувства и реакции нельзя ни пережить, ни переиначить наново. Генриэтта поцеловала меня, прошептала какие-то слова, должно быть, поздравления, долго стояла, прижавшись щекой к моей щеке, я обняла ее за плечи. Я не испытывала в душе никаких теплых чувств, только сильное раздражение. Потом Генриэтта отошла и словно бы исчезла с наших глаз, пропали и отец с матерью, не видно было и Темеш, которая с раннего утра то прибегала к нам, то убегала. Я даже не услышала того тихого стука, который означал, что за последним из гостей закрылась дверь, лишь позднее, много позднее, когда я в десятый и в сотый раз пыталась восстановить, что же еще случилось в тот день, мне вдруг вспомнилась закрывающаяся дверь и чье-то красное платье, которое на мгновение полыхнуло перед моими глазами: это Бланка выгоняла гостей, и мы с Балинтом остались наконец вдвоем.
Я никогда больше не видела его таким, каким он был в тот день, и никогда больше не испытывала к нему такого чувства, как в ту минуту. Теперь я уже знаю, наш брак и вся наша супружеская жизнь заключены в тех немногих минутах, что мы провели вдвоем, стоя лицом к лицу, даже не прикасаясь друг к другу, только глядя друг другу в глаза, уступая неумолимым и болезненным законам любви и молодости, ни на пядь не приближаясь друг к другу, не нуждаясь ни в каких внешних выражениях, жестах или поступках. Эти минуты, и только они, были нашей жизнью, причем в большей мере, чем в любую из ночей потом, когда я стала его женой. Многие годы живем мы вместе, а нам все еще хорошо в объятиях друг друга, но меж тем некто, живущий в нас, - прежний Балинт и прежняя Ирэн - сидят где-то там, на краешке постели, и смеются, как смеялись на свадебном обеде, приводя в смятение свидетелей. Разве Балинту приходило когда-нибудь в голову, как много раз мне, что он для меня, в сущности, не второй муж, а третий, и я ему, по существу,
Майор опаздывал.
Обычно майор не опаздывал никогда, но времена были совсем необычные, и мы не слишком близко приняли к сердцу, когда он не пришел к одиннадцати, как обещал. Ведь из-за Хельдов тоже приходилось повременить с обедом, - по словам Генриэтты, отец отправился в какую-то канцелярию, понес письма и документы в надежде, что удастся как-нибудь помочь дедушке с бабушкой. А в канцеляриях всегда ведь приходится ждать. Мне бы хотелось, чтобы они уже пришли, потому что после обеда мы собирались обменяться обручальными кольцами. Генриэтта все время о чем-то хлопотала вокруг, и теперь мне мешало уже другое - к чему быть такой предупредительной, зачем то и дело исчезать то в одной, то в другой комнате, и так смотреть на мамины диванные подушки, словно видишь их впервые. Сама - шестнадцатилетний птенец, вот и думает, будто нам так уж невтерпеж целоваться, не можем подождать, пока она уйдет домой.
До двенадцати часов мы спокойно разговаривали, Балинт объяснил, что майору надо было зайти в комендатуру, Бланка тут же размечталась, как по дороге он раздобудет чего-нибудь выпить, потому что с этим у нас обстояло хуже всего. Мать все еще проявляла удивительную выдержку, отец достал книгу и уселся почитать под Цицероном. Темеш делала свое дело на кухне, позвав на помощь Генриэтту, Бланка яростно зубрила что-то вслух у себя в комнате, так что в гостиной мы оставались вдвоем. И тут уж целовались в счастливом самозабвении страсти, тело мое горело, как в огне.
Генриэтта вошла лишь один раз - спросить у Балинта, как он думает, почему все еще нет ее родителей. Балинт пробормотал что-то невнятное, сперва даже не понял, о чем она, и только когда Генриэтта уже выскользнула за дверь, крикнул вслед, - наверно, много времени уходит на оформление документов и копий. От бешеного стука сердца у меня прерывалось дыхание - такое я испытывала торжество, что хотя бы на минуту Балинт из-за меня просто оглох и ослеп.
Было уже больше часу, а Хельды все еще не приходили, наконец появился майор. Его появление тоже обрадовало меня, хоть я и не поняла, почему о своем приходе надо было оповещать таким своеобразным способом, - не зашел, не позвонил, а отправился к себе и по телефону попросил прислать Балинта домой.
– Что-то стряслось, - сказал Балинт.
– Надо сбегать домой посмотреть.
Я воззрилась на него с удивлением. Он побежит домой? Бросит меня? И в такой день? Может, его отец сошел с ума? Генриэтта стояла рядом и, когда Балинт направился к выходу, пошла за ним. Балинт заметил, что она идет следом, остановился, покачал головой.
– Нет, Генриэтта, не ходи, я пойду один. Побудь здесь, я скоро приду.
Он вышел, оставив после себя тишину, ту скверную тишину, которая наступает, когда люди, предоставленные самим себе, ничего не могут понять. Не знаю, какие мысли были у других, я же думала о том, что Балинт ушел, не попрощался, обручальные колечки брошены на столике, неизвестно, когда мы их теперь наденем, и в то же самое время мне казалось, что всему должно найтись естественное объяснение, может, они с отцом готовят какой-нибудь сюрприз. Тут я пришла в себя, опомнилась, осознала, что именно сегодня я настоящая хозяйка дома, подошла к Генриэтте, хотела привлечь ее к себе, погладить, я ведь видела, как она встревожена. Она попятилась от меня, посмотрела через окно в сад, но оттуда не доносилось никаких звуков.