Избранные диалоги
Шрифт:
Сократ. Но я думаю, они не стали бы его грубо бранить. Так знаток музыки при встрече с человеком, считающим себя сведущим {E} в гармонии только потому, что он умеет настраивать струну то выше, то ниже, не скажет грубо: «Бедняга, ты, видно, рехнулся», а, напротив, очень мягко, как подобает человеку, причастному к музыке: «Уважаемый, конечно, и это необходимо уметь тому, кто собирается заняться гармонией. Однако такому, как ты, незнание гармонии ничуть не мешает: у тебя есть необходимые предварительные сведения по гармонии, но самой гармонии ты не знаешь».
Федр. Совершенно верно.
{269} Сократ. Значит, и Софокл тому, кто стал бы перед ним выхваляться, сказал бы,
Федр. Разумеется.
Сократ. А давай-ка подумаем, что бы сделали медоустый Адраст 170 или хотя бы Перикл, если бы услыхали о только что упомянутых нами замечательных ухищрениях, — о краткости, об иносказании и обо всем, что, по нашим словам, надо рассматривать при ярком свете? {B} Может быть, они бы подосадовали, как мы с тобой, и, по неотесанности, вырвалось бы у них грубое слово о тех, кто об этом пишет и учит этому под видом искусства красноречия? Или, может быть, они — ведь они умнее нас — только упрекнули бы: «Нечего, Федр и Сократ, сердиться, а надо отнестись снисходительно, если люди, не умеющие рассуждать, не способны определить, что такое искусство красноречия; а из-за этого, обладая лишь необходимыми предварительными сведениями, {C} они полагают, будто выдумали самое искусство красноречия, и когда преподают его другим, то уверены, что передают им правила совершенного красноречия. А уметь о каждой частности говорить убедительно и сочетать все в единое целое — это, по их мнению, пустяки, и у их учеников это должно явиться само собою, когда они начнут произносить речи.
170
Стр. 240. Медоустый Адраст. — Согласно легенде, аргосец Адраст красноречиво уговаривал афинского царя Тесея оказать ему помощь. Некоторые ученые (Аст, Штальбаум) предполагают, что под «медоустым Адрастом» Платон разумеет софиста Антифонта, который произнес необычайно убедительную речь в свою защиту.
Федр. Чего доброго, Сократ, действительно таково искусство, которому обучают эти люди и о котором они пишут, выдавая его за красноречие. {D} Мне кажется, в этом ты прав. Но как и откуда можно научиться искусству подлинного и убедительного красноречия?
Сократ. Наверное, можно, Федр, и даже наверняка можно — так же как можно стать совершенным борцом и научиться всему остальному: если у тебя есть природные задатки оратора, ты станешь выдающимся оратором, прибавив к ним знания и упражнения. В чем ты ими пренебрежешь, в том и будет твое слабое место. Насколько это вопрос искусства, ясно, по-моему, из нашего рассмотрения; но это не тот путь, по которому следуют Лисий или Фрасимах.
Федр. А какой же?
{E} Сократ. Видимо, друг мой, не случайно Перикл всех превзошел в красноречии.
Федр. Почему же?
Сократ. Все великие искусства, сколько ни есть, нуждаются {270} в тщательном исследовании природы и ее возвышенных явлений: отсюда, видимо, как-то и проистекает высокий образ мысли и совершенство во всем, которыми обладает и Перикл, кроме своей природной одаренности. Сблизившись с Анаксагором, 171 человеком, по-моему, как раз такого склада, Перикл преисполнился самых высоких познаний и постиг природу ума и мышления, о чем Анаксагор часто вел речь; отсюда Перикл извлек пользу и для искусства красноречия.
171
Стр. 242. Анаксагор (ок. 500-428
Федр. Как же это было, по-твоему?
{B} Сократ. Пожалуй, в искусстве врачевания дело обстоит так же, как и в искусстве красноречия.
Федр. Как же так?
Сократ. И тут и там нужно разбираться в природе, в одном случае — тела, в другом — души, если намереваешься не только по навыку и опыту, но и по правилам искусства пользоваться либо лекарствами и питанием для восстановления здоровья и сил, либо беседами и надлежащими занятиями, если хочешь привить умение убеждать или иное прекрасное качество.
Федр. Наверно, это так, Сократ.
{C} Сократ. А как по-твоему, можно достойно постичь природу души, не постигнув природы вообще?
Федр. Если должно верить Гиппократу Асклепиаду, то даже и природу тела нельзя постигнуть иным способом.
Сократ. Это он очень хорошо говорит, друг мой. Однако, кроме Гиппократа, надо, чтоб это рассмотреть, спросить еще и разум — согласен ли он с Гиппократом.
Федр. Я полагаю.
Сократ. Итак, посмотри, что говорит о природе Гиппократ, а что — истинный разум. Разве не так надо обдумывать вопрос {D} о природе любой вещи: во-первых, простой ли тот предмет, в котором мы хотели бы и сами стать искусными и других уметь наставить, — или же он имеет много разновидностей; во-вторых, если это вещь простая, надо рассмотреть присущие ей от природы свойства: на что она может воздействовать и чем и на что в ней самой можно воздействовать и чем? Если же она имеет много разновидностей, то надо их сосчитать и посмотреть природные свойства каждой из них, — так же, как и свойства простого предмета: на что и чем этот вид может действовать и чем можно действовать на него.
{E} Федр. Пожалуй, что так, Сократ.
Сократ. Иначе наше рассмотрение было бы просто блужданием вслепую. А тому, кто причастен к искусству, никак нельзя уподобляться слепому или глухому. Ясное дело: кто в согласии с искусством наставляет другого в красноречии, тот в точности покажет сущность природы того предмета, к которому обращена речь, — то есть души.
Федр. Конечно.
{271} Сократ. И все его усилия направлены на нее — ведь именно ее и старается он убедить. Не так ли?
Федр. Да, так.
Сократ. Значит, ясно, что Фрасимах или кто другой, если он всерьез преподает искусство красноречия, прежде всего со всей тщательностью будет писать о душе и наглядно представит ее, едина ли она и всегда себе подобна по своим природным свойствам, или же у нее много видов, в зависимости от того, в каком она теле. Это мы и называем показать природу.
Федр. Совершенно верно.
Сократ. Во-вторых, он укажет, на что и чем она по своей природе может действовать и что действует на нее.
Федр. А как же иначе?
{B} Сократ. В-третьих, стройно расположив виды речей, а также и виды состояний души, он разберет все причины, установит соответствия одного с другим и научит, какую душу какими речами и по какой причине непременно удастся убедить, а какую — нет.
Федр. Это было бы, верно, очень хорошо.
Сократ. Право же, друг мой, если объяснять или излагать иначе, то ни этого и вообще ничего, ни устно, ни письменно, {C} не удастся изложить не вопреки искусству. А те, кого ты слышал, эти нынешние составители руководств по искусству красноречия, они плуты и только скрывают, что отлично знают человеческую душу. Так что, пока они не станут говорить и писать известным способом, мы не поверим им, что их руководства составлены не вопреки искусству.