Избранные диалоги
Шрифт:
Ион. Да.
Сократ. И много было и есть художников, хороших и плохих?
Ион. Совершенно верно.
Сократ. Так вот, видал ли ты кого-нибудь, кто способен объяснить, что в живописи Полигнота, 181 сына Аглаофонта, хорошо, {533} а что нет, а когда дело коснется других художников — бессилен, и когда кто-нибудь говорит о произведениях всех прочих художников, то он дремлет, затрудняется и не может ничего объяснить; а когда нужно высказать мнение о Полигноте или об ином, но только одном каком-нибудь художнике, он вдруг просыпается, становится внимателен и нисколько не затрудняется, что́ сказать?
181
Стр. 260. Полиглот (V в. до н. э.) — знаменитый живописец, работал в Дельфах и Афинах.
Ион.
{B} Сократ. Ну, а если речь идет о ваянии, видал ли ты кого-нибудь, кто способен разобрать достоинства творчества Дедала, сына Метиона, или Эпея, 182 сына Панопея, или Феодора Самосца, 183 или одного кого-нибудь из прочих ваятелей, а произведения других ваятелей ему недоступны, и он дремлет, не зная, что сказать?
182
Стр. 261. Эпей — мифический строитель троянского коня.
183
Феодор Самосец (V в. до н. э.) — художник, по преданию, первым создал технику литья скульптур из бронзы.
Ион. Нет, клянусь Зевсом, я не видывал такого.
Сократ. И наверное, думаю я, когда дело идет об игре на флейте, либо на кифаре, или о пении под кифару, или об искусстве рапсодов, {C} ты никогда не видал человека, который способен говорить об Олимпе, о Фамире, 184 об Орфее или о Фемии, 185 итакийском рапсоде, а слушая Иона эфесца, становится в тупик и не может сообразить, что в его пении хорошо, а что нет.
184
Фамир — мифический певец-фракиец; первый начал играть на кифаре, не сопровождая игру пением.
185
Фемий — певец, упоминаемый в «Одиссее» Гомера (XVII, 262).
Ион. Мне нечего возразить на это, Сократ. Я только уверен, что о Гомере я говорю лучше всех и при этом бываю находчив; и все другие подтверждают, что о Гомере я хорошо говорю, а об остальных нет. Вот и пойми, в чем тут дело.
{D} Сократ. Понимаю, Ион, и сейчас объясню тебе, что это, по-моему, значит. Твоя способность хорошо говорить о Гомере — это, как я только что сказал, не уменье, а божественная сила, которая тобою движет, как в том камне, который Эврипид назвал магнесийским, 186 а большинство называет гераклейским. Этот камень не только притягивает железные кольца, но и сообщает им такую силу, {E} что они, в свою очередь, могут делать то же самое, что и камень, то есть притягивать другие кольца, так что иногда получается очень длинная цепь из кусочков железа и колец, висящих одно за другим; у них у всех сила зависит от того камня.
186
Магнесийский камень — магнит; его название происходит от города Магнесии, неподалеку от которого находилась богатая магнитным железняком Гераклея Лидийская.
Так и Муза сама делает вдохновенными одних, а от этих тянется цепь других восторженных. Все хорошие эпические поэты не благодаря уменью слагают свои прекрасные поэмы, а только когда становятся вдохновенными и одержимыми; {534} точно так и хорошие мелические поэты; 187 как корибанты пляшут в исступлении, 188 так и они в исступлении творят эти свои прекрасные песнопения; когда ими овладеет гармония и ритм, они становятся вакхантами и одержимыми: вакханки в минуту одержимости черпают из рек мед и молоко, а в здравом уме — не черпают, и то же бывает с душою мелических поэтов, как они сами свидетельствуют.
187
Стр. 262. Мелические поэты — то есть лирики, чаще всего исполнявшие свои произведения как песни (мелос — напев).
188
Корибанты — исступленно прыгающие и пляшущие служители оргиастических культов Фригии и Крита.
{B} Говорят же нам поэты, что они летают, как пчелы, и приносят нам свои песни, собранные у медоносных источников
Поэты, творя, говорят много прекрасного о различных предметах, {C} как ты о Гомере, не от умения, а по божественному наитию, и каждый может хорошо творить только то, на что его подвигнула Муза, — один — дифирамбы, другой — энкомии, третий — ипорхемы, этот — эпические поэмы, тот — ямбы; 189 во всем же прочем каждый из них слаб. Ведь не от уменья они это говорят, а от божественной силы: если бы они благодаря уменью могли хорошо говорить об одном, то могли бы говорить и обо всем прочем; потому-то бог и отнимает у них рассудок и делает их своими слугами, вещателями и божественными прорицателями, {D} чтобы мы, слушатели, знали, что это не они, у кого и рассудка-то нет, говорят такие ценные вещи, а говорит сам бог и через них подает нам голос.
189
Энкомий — хвалебная песнь. Ипорхема — песнь с сопровождением пляски. Ямбы — форма сатирической поэзии.
Лучшее подтверждение этому взгляду — Тинних 190 халкидец, который ни разу не создал ничего достойного упоминания, кроме того пэана, который все поют, — это, пожалуй, прекраснейшее из всех песнопений; то была просто какая-то «находка Муз», {E} как выражается и сам Тинних. Тут, по-моему, бог яснее ясного показал нам все, чтобы мы не сомневались, что не человеческие эти прекрасные творения и не людям они принадлежат, но что они — божественны и принадлежат богам, поэты же — не что иное, как передатчики богов, одержимые каждый тем богом, который им овладеет. Чтобы доказать это, {535} бог нарочно пропел прекраснейшую песнь устами слабейшего поэта. Разве я, по-твоему, не прав, Ион?
190
Стр. 263. Тинних известен нам только из этого места у Платона.
Ион. По-моему, ты прав, клянусь Зевсом; твои речи захватывают мою душу, Сократ, и мне кажется, что хорошие поэты под божественным наитием передают нам это от богов.
Сократ. А вы, рапсоды, в свою очередь передаете творения поэтов?
Ион. И в этом ты прав.
Сократ. Стало быть, вы оказываетесь передатчиками передатчиков?
Ион. Совершенно верно.
{B} Сократ. Скажи мне вот что, Ион, не скрывай от меня того, о чем я тебя спрошу. Всякий раз как тебе удается исполнение эпоса и ты особенно поражаешь зрителей, когда поешь, как Одиссей вскакивает на порог, 191 открываясь женихам, и высыпает себе под ноги стрелы, или как Ахилл ринулся на Гектора, 192 или что-нибудь жалостное об Андромахе, о Гекабе или о Приаме, — в уме ли ты тогда или вне себя, так что твоей душе, в порыве вдохновения, {C} кажется, что она тоже там, где совершаются события, о которых ты говоришь, — на Итаке, в Трое или где бы то ни было?
191
…Одиссей вскакивает на порог… — «Одиссея», XXII, I и сл.
192
…Ахилл ринулся на Гектора… — «Илиада», XXII, 131 сл.
Ион. Как наглядно подтвердил ты свои слова, Сократ! Отвечу тебе, не таясь. Когда я исполняю что-нибудь жалостное, у меня глаза полны слез, а когда страшное и грозное — волосы становятся дыбом от страха и сердце сильно бьется.
{D} Сократ. Что же, Ион? Скажем ли мы, что находится в здравом рассудке тот человек, который, нарядившись в расцвеченные одежды и надев золотой венец, станет плакать среди жертвоприношений и празднеств, ничего не потеряв из своего убранства, или будет испытывать страх, находясь среди более чем двадцати тысяч дружественно расположенных людей, когда никто его не грабит и не обижает?
Ион. Клянусь Звсом, Сократ, такой человек, по правде сказать, совсем не в здравом рассудке.
Сократ. Знаешь ли ты, что вы доводите до того же состояния и многих из зрителей?
{E} Ион. Знаю, и очень хорошо: я каждый раз вижу сверху, с возвышения, как слушатели плачут и испуганно глядят и поражаются, когда я говорю. Ведь мне необходимо очень внимательно следить за ними: если я заставлю их плакать, то сам буду смеяться, получая деньги, а если заставлю смеяться, сам буду плакать, лишившись денег.