Избранные дни
Шрифт:
В роще они не сразу нашли место, где улечься. Заросшая папоротником земля была сплошь усыпана сучьями. Они расчистили пятачок у поваленного дерева, на ствол которого можно было пристроить головы. Уютной такую лежанку не назовешь. Но и то лучше, чем ничего.
Саймон улегся на расчищенную площадку. Катарина уселась рядом — ложиться она пока не собиралась.
— Тебя не раздражает, что я так много болтаю? — спросил он.
— Нет, — ответила она.
— Просто я так запрограммирован. Проявляю все большее дружелюбие до тех пор, пока мне явным образом не обозначат предел. После этого я более или менее придерживаюсь
— Ты, наверно, добрый, — сказала она.
— Ага. Но чувства тут ни при чем. Это тебя не смущает?
— Нет.
Скорее всего, она говорила правду. Впрочем, кто их знает, этих надиан.
— А ты, — сказал он, — тебе, конечно, не хочется рассказывать о своем прошлом, о жизни на Надии?
Она не отвечала.
— Ну расскажи, — попросил Саймон. — У тебя здесь есть семья? А там была?
Снова ничего.
— Когда-нибудь у тебя была семья? Муж? Дети?
Она упорно молчала.
— Как ты думаешь, уснуть сможешь? — спросил он.
— Да.
— Я падаю на камни в бурьян, лошади там заупрямились, верховые кричат, понукают их.
— Спокойной ночи, — сказала она.
— Спокойной ночи.
Саймон подгреб себе под голову немного земли и лег на спину, сложив руки на груди. Заснул он быстро. Ему снился мальчик, смотрящий на мужчину, смотрящего из окна в темноту, в которой стоял мальчик. Ему снился поезд, по золотым полям летящий к невыразимо сказочным местам.
Он проснулся с первыми лучами солнца. Она спала. Свернулась калачиком, головой привалившись к его плечу.
Ему представился случай получше рассмотреть ее.
Голова у нее была чуть больше дыни-канталупы. И абсолютно лысой. Глаза просвечивали сквозь расчерченную сосудами пленку век. Кожа в полумраке казалась темно-зеленой, почти черной. На ней — никаких чешуек, что бы там о надианах ни рассказывали. Она была глянцевитой и гладкой, как древесный лист. Подобно листу тонкой и непрочной на вид.
Она ровно дышала во сне, высвистывая негромкую мелодию. Тонкая линия безгубого рта — линия, и не больше. Рот у надиан вообще невыразительный. Зато глаза и ноздри… Маленькой гладкой головкой она легко прижималась к его плечу.
Потом она проснулась. Веки дрогнули. Мгновенно стряхнув с себя сон, она села.
— Как себя чувствуешь? Нормально? — спросил Саймон.
— Да.
— Пора отправляться. Но на дорогу выходить нельзя.
— Да.
— Надо попробовать украсть ховерпод. Это будет непросто.
— Я могу украсть, — сказала она.
— Непросто не с моральной или мировоззренческой точки зрения. Противоугонную систему ховерпода обойти трудно. Но я постараюсь.
— Да, постарайся.
— Если мы достанем ховерпод, в Пенсильвании у нас проблем возникнуть не должно. Штат населен в основном беженцами. Они обычно безвредны. Но потом мы окажемся в Огайо. Оттуда начинаются Свободные территории.
— Да.
— Знаешь, что это такое?
— Немного.
— Там бог знает что творится. После атомной катастрофы практически все население отсюда и до Скалистых гор было эвакуировано. Предполагалось, что временно,
— Как на Надии.
— Наверно. В чем-то похоже.
— Сейчас идем, — сказала она.
— Да. Пора.
Они двигались в стороне от дороги параллельно ей. Время от времени полоса низкорослых деревьев прерывалась, и им приходилось идти по открытому пространству. Шли они в меру быстро. В полумиле слева по шоссе проносились ховерподы. Если бы кто-то из пассажиров случайно заметил их, они могли бы сойти за беженцев, рыскающих в поисках пищи и приюта, и в таком качестве практически не вызвали бы подозрений. Подозрения скорее возникли бы у того, кто рассмотрел бы в них человека и надианина. Приходилось надеяться, что никто из увидевших Саймона с Катариной с дороги не станет доносить в Маджиком.
Они шли по лугам и зарослям бурьяна. Однажды по пути им попался заброшенный поселок — ряды одинаковых домов, со всех сторон заросших травой. Дома были построены по одному бесконечно повторенному проекту. Время и непогода выбелили их, сделали полупрозрачными, словно бумага. В их безмолвной похожести, в том, как пологие крыши невысокими зубцами врезались в белесое небо, чувствовалась ни с чем не сравнимая умиротворенность.
Ближе к полудню они вышли к сияющему над дорогой жилому комплексу. Это был серебристый овал в духе Гери [47] в пятьдесят этажей высотой, украшенный местами небольшими выпуклостями, а с южного конца — сорокафутовым треугольным плавником, робко устремленным в небо. Под покатым серебряным брюхом комплекса, видимо, располагались гаражи.
47
Фрэнк Гери (р. 1929) — американский архитектор, славится «органическими» формами своих зданий и применением в строительстве титана.
— Ну вот, — сказал Саймон. — Цивилизация. Один из последних обитаемых комплексов — дальше на запад их может больше и не быть.
— Да.
— Наверняка надежно охраняется… Но попробуем что-нибудь придумать.
— Да.
— В жилую и деловую зону нас точно не пустят. Можем попытаться проникнуть в торговую, но там с нас глаз не будут спускать.
— Они припасы возят? — спросила Катарина.
— Припасы? Конечно. Практически непрерывно.
— Там не очень охраняют?
— Наверно, нет. To есть ты предлагаешь засесть у грузового подъезда и попробовать угнать ховерпод?
— Да.
— Тут есть одна загвоздка. Я не могу ни на кого напасть. Могу угнать ховерпод, но чтобы угрожать водителю… Моя программа этого не позволит. Меня парализует. Если по моей вине с кем-то случится что-нибудь совсем плохое, я могу полностью отключиться.
— Ты был грабитель в Старом Нью-Йорке.
— Я мог грабить только потому, что клиенты этого хотели. Не так много существует работ, где при поступлении не требуют резюме.
— Я могу угрожать.
— Да уж знаю.
— Я угрожаю, ты ведешь?