Избранные эссе
Шрифт:
Никакая «косая сажень в плечах» не может казаться матери чем-то, чего она не может покрыть собой.
Богоматерь.
Не знаю, мог бы кто-нибудь понять святость земли, и святость материнского пути, если бы мы не имели его перед глазами в полном его преображении.
Преображение и обожение земли, плоти, матери, — это Богоматерь.
Путь Богоматери, — не Голгофа. Она не могла даже молить, чтобы ее миновала горькая чаша ее пути. Она могла только принять его любовью, жалостью, неизбежностью, обреченностью.
Это
Сыновство Христа одновременно сыновство не только Богу, но и Богоматери. Сыновство, преображенное до последней полноты. И в этом сыновстве, в этом подвиге жертвы не было возможности щадить мать; оберечь ее от обоюдоострого меча в сердце.
Богоматерь, — Преображенная Плоть, Святая Земля. И защищена она, и обожена она, и искуплена она страданиями Сына. Для искупления ее, — а в ней всех, — он пришел в мир. Путь сыновства, — путь жертвы за мать. И путь этот вместе с тем есть путь, пронзающий сердце матери обоюдоострым мечом.
Земля свята своим стоянием у креста. Земля искуплена мечом, ее пронзившим. Но земля не на кресте. Земля не волею своей избирает путь свой, а волею Сына, жертвы влекома и идет по пути своему.
Но это все в последних вершинах преображения.
Человеческое.
В осуществлении материнского начала вне пределов отдельных человеческих путей, а в общем историческом раскрытии и пути всего человечества, есть та же устремленность к последним пределам преображения, к полноте бытия.
Человечество по сути своей сыновно и путь человеческий, — путь сыновний.
В пределе, преображенному человечеству противостоит Святая Земля, изначальная мать его, влекущаяся за его крестным путем и предстоящая его преображающей Голгофе.
И в пределе нескончаемая человеческая Голгофа заключена в вечном утверждении себя, как Богочеловечестве. В этом последняя степень преображения пути человеческого, до слияния его с полнотой.
Но в каждое данное время воплощение в Богочеловечество не является предельным, всегда лишь в становлении.
Сыновству человечества сопутствует материнское начало земли.
Земля как бы усыновляет божественную ипостась сына. И Голгофу человечества, определенную божественной ипостасью богочеловечества, воспринимает, как обоюдоострый меч, неизбежность которого отвратить нельзя.
При всей реальности понятия «человечество» оно реально неузнаваемо. При всей реальности понятия земли, она тоже не дана физическому постиганию.
Поэтому в области постигаемых реальностей надо говорить об отдельных лицах, воплощающих в себе частично или сыновний путь человечества, или материнский путь Святой Земли. И только так можно познавать эти два начала.
Путь человеческого сыновства, путь вольно избранной жертвы и искупающей
И так же в отдельных людских путях отображен лик святой земли, бессильной изменить и отвратить что-либо, но принимающей обоюдоострый меч.
На этих путях люди не ищут и вольно избирают жертву, а неизбежно предстоят чужой жертве, не страдают, а сострадают, не борются, а облегчают борющихся, не побеждают, а стенают от трудности победы.
Путь этот не крылат. Путь этот никуда будто бы и не выводит, потому что преображается только чужим преображением.
По он в общем миростроительстве так же свят и неизбежен, как путь сыновний, потому что нестерпим был бы сыновний путь, если бы у Голгофы не стояло материнство, если бы не было сознания, что Голгофа воспринимается материнством, как меч, пронзающий душу.
И можно утверждать, что в любое время и в любых степенях преображенности, люди материнского пути опознают тех, кто на путях сыновних.
И обратно.
Ни время, ни место, ни степень тяжести, ни внутренняя значимость ее, — не могут помешать мгновенному опознанию.
Дальнейшее определяется только одним, — нужно ли вот сейчас, вот на этот крик броситься к данному сыну данной матери, или — вернее, — действительно ли истинно и неотвратимо она влекома сейчас по окрестному пути данного сына.
Во временном.
В историческом раскрытии Богочеловечества, в приближении к состоянию, когда все будут едино, — есть эпохи, стоящие под различными знаками, как бы исключительно посвященные одному из начал, входящих в единое человеческое лицо.
Часто в чередовании их противоположной значимости они как бы отрицают друг друга. И истины, найденные на других путях, тогда объявляются ложью. Тут опять утверждение реальности зла путем отрицания истинности одного из путей к человеческому преображению.
Эпохи, стремящиеся к утверждению человеческих начал в постепенно преображающемся Богочеловечестве, часто кощунственно отрекаются от предшествующих эпох, когда человеческая мысль была устремлена к постижению своей причастности Богу.
А эпохи устремленные к Богу, как бы отрекаются от своего человеческого естества и предают его.
Надо иметь любовь, чтобы видеть в пределе преображения святость обеих естеств.
И может быть человечество в течении и восхождении своем было бы рассыпано, раздроблено на части, вечно бы отрекалось от своего вчерашнего дня и этим самым предавало бы себя злу не могло бы иметь единого лица и единого пути, — если бы при всех муках этих попыток отречься, предать, раздробиться и рассыпаться, если бы при всевременном предавании себя вольной смерти, — человеческому роду не предстояла бы Мать.