Избранные эссе
Шрифт:
На Голгофе слова Благовещенья «се раба Господня", звучат не торжеством, в них заглушена мысль о том, что «отныне ублажать Меня все роды». На Голгофе Она раба страдающего Сына–Бога, раба Его страданий. Та же покорность, что и в день благой вести, то же со–участие в Божьем домостроительстве, но там это были пути к Рождеству, к со–участию в ангельском пении: «Слава в вышних Богу и на земле мир, в человеках благоволение», тут же — это соучастие в предвечно–неизбежной Голгофской муке, в кенозисе Бога. Камни и скалы расседались, земля трескалась, завеса храма разорвалась пополам, душу Матери прошло крестное оружие, Сын отдал Дух в руки Отца.
Конечно, у Богоматери была своя собственная судьба, свой крест.
Вся ее тайна в этом со–единении с судьбой Сына, от Благовещенья и Рождества, через Голгофу к Воскресенью, к Пятидесятнице, к вечному небесному прославлению Успенья.
Всегда, — да будет воля Его, — раба Господня открыта Его судьбе, Его пронзающему кресту.
Так было в часть Голгофы, в 33–ем году нашей эры, — так будет вечно. Вечна Голгофа Сына Человеческого, вечны Его крестные муки, и вечны муки от оружия, пронзающего душу Матери.
Многое мы в этой Материнской муке можем и сейчас различать и узнавать, и делать выводы, касающиеся наших человеческих мук.
Во–первых, и главное, — мы видим Христово человечество, Церковь Христову, Тело Христово, которому Божья Матерь тоже Мать. И это выражение не есть только некая благочестивая лирика, — оно точно и соответствует самому пониманию Церкви, как, Тела Христова. А, если так, то и по отношению к Церкви вечно живо то, что Она испытывала по отношению к своему Сыну. Мать Богочеловечества — Церкви, Она и сейчас пронзается муками этого Тела Христова, муками каждого члена этого Тела. Другими словами, все бесчисленные кресты, подымаемые человечеством на свои плечи, чтобы следовать за Христом, оборачиваются такими–же бесчисленными мечами, вечно пронзающими ее Материнское сердце. Она продолжает со–участвовать, со–чувствовать, со–страдать каждой человеческой душе, как в те дни на Голгофе.
Это главное. И в этом смысле Она всегда идет с нами по нашему крестному пути, Она всегда тут же, рядом, — каждый наш крест, — Ея меч.,
Но есть и другое, не менее существенное. Каждый человек, — не только образ Божий, икона Божества, не только брат по плоти Богочеловека, Им обоженный и Им почтенный крестом, и в этом смысле Сын Богоматери. Каждый человек также и образ Богоматери, рождающий всебе Христа от Духа Свята. В этом смысле каждый человек в глубине своей является такой двуединой иконой Богоматери с Младенцем, раскрытием этой двуединой тайны Богочеловечества. Это легко видеть, просто проследив, как ветхозаветное человечество готовило себя к Богородительству, как все Божьи обетования ему сводились именно к этому обетованию Богородительства. И Дева Мария в полной мере была связана с этим чаемым Богородительством дома Давидова, колена Иудина, семени Авраамова. И мы, новозаветная Церковь, выросшая из ветхозаветной, ничего в этой области не утратили. В этом смысле можно говорить о физической причастности человечества, — и, значить, каждого отдельного человека, — к рождению Сына Божия. Но об этом же можно и должно говорить в самом мистическом, в самом глубинном плане человеческих душ. Да, наконец, и анализ такого словесного равенства: Сын Божий, — Сын Человеческий, делает доказанным Богородительство человека.
Таким образом, человеческая душа объединяет всебедва образа, — образ Сына Божия и образ Божией Матери, и тем самым она должна быть причастна не только к судьбе Сына, но и к ее судьбе. И Сын Божий, и мать Его, — извечные первообразы — символы, по которым ориентируется душа на своих религиозных путях. В этом смысле она должна не только подражать Христу, но и подражать Богоматери. Это значить, что она должна принять не только крест свой на плечи, вольно избранный ею. Она должна знать и тайну креста, становящегося мечом.
В самом деле, попробуем тоньше и отчетливее разобраться в завете Богоматеринского пути человеческой души, которому в той или иной степени каждый причастен.
Если человек есть не только образ Божий, но и образ Богоматери, то и в каждом другом человеке он должен видеть так же образ Божий и образ Богоматери. В человеческой Богоматеринской душе не только благовествуется рождение Сына Божия и не только рождается Христос, но и появляется зоркость к виденью Христова образа в других душах. И в этом смысле эта Богоматеринская часть человеческой души начинает воспринимать других людей, как своих детей, усыновляет ихсебе. Предел Богоматеринского отношения, — это узрение в другом бога и Сына, — предел, который мог быть, конечно, достигнуть только Девой Марией. Но поскольку мы должны стремиться идти по ее пути, и ее образ есть образ нашей человеческой души, постольку и мы должны в каждом человеке прозревать Бога и Сына. Бога, — по его Богообразности и Богоподобию, Сына, — потому что, рождая Христа всебе, человеческая душа этим самым усыновляетсебе всеТело Христово, все Боточеловечество, и каждого человека в отдельности.
Пусть на человеческих плечах, в путях человеческого Богоподобия, лежит крест. Человеческое сердце должно быть пройдено еще обоюдоострыми мечами, оружиями, рассекающими душу, чужих крестов. Крест ближнего должен быть для души мечом, должен пронзать ее. Она должна соучаствовать в судьбе ближнего со–чувствовать, со–страдать. И не она выбирает эти мечи, — они выбраны теми, кто воспринимал их, как крест, подымаемый на плечи. По подобию своего первообраза, — Богоматери, человеческая душа влечется на Голгофу, по следам своего сына, и не может не влечься, и не может не истекать кровью.
Мне думается, что тута лежать подлинные мистические основы человекообщения.
И не должно смущать как–бы внешне горделивое и высокомерное заявление, что наши души матерински относятся к каким-то иным душам. Мать не больше детей, а часто и меньше. И материнство не означает ни духовного возраста, ни меры подвига, — оно выражает лишь смиренное и покорное стремление к соучастию в чужой Голгофе, к пассивному приятию ее к открытию своего сердца для удара обоюдоострого меча. Можно все это сказать проще и одним словом. Материнство означает любовь.
Не в порядке некой лишней тяжести, еще усугубляющей тяжесть наших крестов, не в порядке благочестивого упражнения, долга, развития добродетелей, должны мы относиться к человеку.
Только один единственный закон и существует тут. Наше отношение определяется лишь тем, что мы должны увидеть в нем образ. Божий, а с другой стороны, мы должны усыновить его. Тут долг, добродетель, благочестивое упражнение, — все блекнет.
Подвигоположница любви дает нам силу открыть свое сердце мечу чужого креста и ведет христианскую душу этим таинственным путем принятия мира, ношения мира, стояния у его креста, соучастия в его муке.
И подвигоположница любви учит нас смиренному приятию этих чужих крестов. Она зовет каждую христианскую душу неустанно повторять за ней: «Се раба Господня», даже обливаясь кровью, даже чувствуя, как меч рассекает сердце.
Такова мера любви, таков предел, к которому должна стремиться человеческая душа. Можно даже сказать, что таково единственно должное отношение человека к человеку. Только когда душа воспринимает крест другого человека, его сомнения, его горе, его искушения, падения, грехи, — как орудие, проходящее ее и рассекающее, — только тогда можно говорить о должном отношении к другому.