"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10
Шрифт:
— Я полагаю… что единственное предательство по отношению к супругу — прелюбодеяние. Кроме, разумеется, того случая, когда он является действующим монархом; тогда могут быть учтены и иные формы супружеской измены. Но поскольку при этом виновница будет казнена за предательство, то он окажется вдовцом, а не разведенным. Смерть — заслуженная казнь — венчает конец королевского брака так же безусловно, как естественная кончина.
— Коротко говоря, быстрее казнить за измену и за полдня стать вдовцом, чем обращаться с прошением
Уолси поднялся из-за стола и подошел ко мне. Благодаря многочисленным официальным приемам и пирам он заметно округлился.
— Уверен, вы не имеете в виду… ваш брак! Нельзя развестись с королевой из-за лживости ее отца. Хотя, видит Бог, вы заслуживаете руки французской принцессы. Это был бы чудный подарок всему английскому двору.
Всплеск его откровенности потряс меня не меньше, чем мое теоретическое рассуждение об изменении статуса.
— Однако, Уолси… Похоже, вы недолюбливаете ее величество!
Но у него, как всегда, нашлось объяснение:
— Ну что вы, ваша милость, по-моему, королева достойна всяческой любви и восхищения. Я лишь имел в виду… что изящная юная француженка могла бы стать великолепным украшением двора, где она сияла бы, подобно бриллиантовому кольцу на вашей руке. Обворожительная принцесса, способная прекрасно танцевать и разыгрывать маскарадные представления, весело…
— Да. Понятно… — прервал я поток его красноречия.
За прошедшие пару лет Екатерина стала относиться к жизни гораздо серьезнее. Хотя Уолси не мог знать о ее тайных мавританских талантах…
— Франция с ее причудливым сочетанием изящества и упадка… Хотелось бы мне узнать, как они сказываются на женской натуре, — медленно произнес я, думая о том, что не познал еще ни одной женщины, кроме Екатерины. — Но я женат и не имею права на развод. Действительно, дочь Фердинанда не виновата в его предательстве. Ее единственной «изменой» является неспособность следовать библейской заповеди: «Оставь мать свою и отца своего». Душой королева по-прежнему в Испании. Но сама она здесь, рядом со мной, и формально хранит мне верность.
— Помимо того, она вынашивает наследника.
— Верно…
Я кивнул, хотя наши будущие дети казались мне обреченными…
— Как бы то ни было, есть много вариантов сближения с Францией, — вернулся Уолси к начатой теме.
Он выглядел взволнованным, глаза его горели.
— Правда. И другие брачные союзы. К примеру, моей сестры Марии и французского короля!
На лице Уолси выразилось волнение, словно мои слова потрясли его до глубины души.
— Ваша милость! — облизнувшись, воскликнул он. — Гениальная мысль!
— Она посетила меня в данное мгновение. Ее послал Господь. — Я говорил совершенно откровенно.
— Значит, мы расторгнем обручение Марии с Карлом Бургундским, —
Сестра будет в восторге. Сначала ей не понравилось предложение выйти замуж за племянника Екатерины, юного отпрыска Габсбургов, который был младше Марии на четыре года. Но позднее она прониклась важностью этой помолвки, начала повсюду таскать с собой портрет суженого, вздыхала над ним. Она с радостью оставит эти глупости ради французской короны.
— Стать королевой Франции? Женой престарелого развратника со вставными зубами? Нет, нет, нет! — Мария отбросила подарок его величества: статуэтку Венеры с парящим над ее плечом Купидоном. — Ни за что!
Статуэтка упала, и у амурчика отвалился кончик мраморного носа.
— Милая сестрица, — уговаривал я, — он же король.
— Он отвратителен.
— Вы — королева Франции! Подумайте об этом, моя дорогая, подумайте хорошенько. Вас будут прославлять в песнях и стихах, вы станете первой дамой Европы. Сможете жить, как пожелаете, носить изысканные наряды, драгоценные украшения.
— А по ночам? — прищурилась она. — По ночам я буду за них дорого расплачиваться.
— Что значат пятнадцать минут заурядного долга в сравнении с двенадцатью часами власти и роскоши? — произнес я с самым небрежным видом, промочив горло хересом из дорогого серебряного кубка.
О боже, если Мария не воспримет мой прозрачный намек, мне придется применить силу против любимой сестры.
— Когда вы успели стать таким жестоким? — тихо спросила она. — Я не узнаю моего брата Генриха, вы говорите как чужой, незнакомый мне человек.
Она затронула болезненную тему. Последнее время я чувствовал, как растет во мне жестокость, как она обретает четкие формы, поднимаясь изнутри, точно скала из озерной глади, вытесняя чистую и спокойную воду. Когда с губ моих сорвалось непрошеное слово «развод» и я впервые, хоть и ненадолго, восстал против Екатерины, во мне зародилась безжалостность к людям. Тогда я еще не сознавал, что в моей душе поселился чужак. А потом начал привыкать к нему, к переменам, которые совершались со мной… Королю необходимо быть жестоким… иногда.
— Да, знакомый вам мягкосердечный ребенок вырос. Он стал королем, — признал я. — Дитя видит только то, что хочет, и воспринимает только то, что ему представляется правильным. А монарх прозревает истинное положение вещей. Поймите, Англия должна заключать выгодные государственные соглашения.
— Значит, брак вашей сестры с Людовиком — прибыльная сделка для государства?
— И для вас в том числе. Вы убедитесь сами. Кроме того, — выпалил я, — он не протянет долго. Скромная жертва с вашей стороны со временем приведет к огромному вознаграждению. Вы молоды. И сможете десятилетиями наслаждаться безбедной жизнью и титулами без ненавистного вам Луи.