Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Шрифт:
— И тем не менее, — Шелленберг старается быть как можно более убедительным, — настало время помочь нам, господа. Россия выигрывает!
— Вы тоже болтун! — Хейвуд резко отворачивается от Шелленберга. — Как по-вашему, для чего мы здесь находимся? — Презрительно усмехнувшись, он отходит в сторону, показывая, что разговор окончен.
Москва. Просторный кабинет. На стене географическая карта.
За письменным столом сидит немолодой человек в штатском. У него усталое лицо, под глазами синие круги, говорящие о бессонных ночах; небольшой, плотно сжатый
Он держит в руках фотографию сенатора Хейвуда и внимательно рассматривает ее. Усталые глаза щурятся. Затем он обращается к стоящему перед ним генерал-майору:
— Справка на него готова?
Генерал протягивает бумагу:
— Готова.
Человек в штатском медленно читает:
— «Сенатор… с 1928 года… республиканец… Национальная Ассоциация промышленников»… Так! Есть личные интересы в Германии?
Генерал-майор усмехается:
— Крупный держатель акций «И. Г. Фарбениндустри».
— Безусловно связан с Даллесом. — Человек в штатском бросает фотографию на стол: — Кто второй?
— А это Гарви.
Человек в штатском морщится, словно припоминая что-то, и переспрашивает:
— Кто?
— Не узнали, Иван Васильевич? — в глазах генерал-майора мелькают веселые искорки. — Гарви, из Бюро стратегической информации.
— Ах, Гарви! Смотрите, действительно не узнал.
Человек в штатском кладет обе фотографии на стол перед собой и, откинувшись, внимательно смотрит на них. Лоб прорезает глубокая вертикальная морщина. Взгляд словно хочет прочесть что-то в безжизненных кусках картона, лежащих перед ним.
— Так что же затевают наши союзники в Берлине?
Это сказано в форме вопроса, но генерал-майор понимает, что это не вопрос. Просто мысль, следуя определенным логическим путем, устанавливает для самой себя исходные точки для анализа.
— Дементьеву удалось еще раз встретиться с Н-11. Н-11 утверждает, что американцы прилетели десятого с португальскими паспортами. Можно верить, — говорит генерал.
— Да… Н-11… Поручите Дементьеву заняться этим делом.
— Есть!
— Но пусть не торопит Н-11, пусть ведут себя осторожнее…
Человек в штатском кивком головы отпускает генерала. Тот выходит, тихо притворяя за собой дверь.
— Так что же затевают наши союзники в Берлине? Именно сейчас? — тихо повторяет Иван Васильевич и закрывает глаза. Кажется, что он спит, но глубокая вертикальная морщина, прорезавшая лоб, не разглаживается.
Бетонированные стены. Бетонный потолок, бетонный пол. Массивная стальная дверь, за которой видна бетонная лестница, полуоткрыта. Подземный кабинет рейхсминистра внутренних дел гитлеровской Германии Генриха Гиммлера. Письменный стол, над которым висит портрет Гитлера, пуст; за столом никого нет. В стороне, в глубоких мягких креслах вокруг низкого круглого стола сидят четыре человека: два генерал-полковника войск «СС», сенатор Хейвуд и Генрих Гиммлер в зеленой форме «Ваффен СС». Маленькие, почти женские руки, которыми Гиммлер гордится, ежеминутно поправляют пенсне.
Гиммлер внимательно слушает отрывистые
— Господа, я пересек океан не для того, чтобы говорить сладкие слова. Я не дипломат. Я даже не военный. Я купец — деловой человек. Поэтому я скажу прямо: Германия проиграла эту войну!
Хейвуд видит нетерпеливое движение участников совещания.
— Да! Да! Германия проиграла войну независимо от того, нравится вам это или нет. Можете ли вы — я говорю о присутствующих здесь — осуществить совершенно секретную… — он делает маленькую паузу, — капитуляцию на Западе?
Генерал-полковник вскакивает, но Гиммлер останавливает его мягким жестом:
— Прошу сидеть! — Он любезно улыбается Хейвуду: — Продолжайте.
— Поверьте мне, господа, — Хейвуд старается смягчить свой резкий голос. — Я взываю к голосу благоразумия каждого из вас: нам всем — подчеркиваю — нам всем необходимо, чтобы англо-американские войска беспрепятственно прошли через Германию и заняли Польшу, Чехословакию, Австрию, Венгрию раньше русских. Если не секрет, сколько дивизий вы держите против нас?
— Это действительно секрет, — говорит возмущенный генерал-полковник.
— Тем не менее, — Гиммлер пристально глядит на генерала, — отвечайте.
Генерал-полковник пожимает плечами с видом человека, снимающего с себя всякую ответственность:
— Шестьдесят пять.
— А против русских? — наклоняясь, спрашивает Хейвуд.
— Ну, говорите, говорите… — подбадривающе кивает Гиммлер.
— Двести шестнадцать, — раздраженно отвечает генерал-полковник.
— Против России должно быть триста. Это простая арифметика, но от этой арифметики зависит жизнь каждого из вас. Вы должны снять войска с Западного фронта и в глубочайшей тайне перебросить их на восток.
— Сегодня, когда наши войска стоят в Польше, Чехословакии, Австрии, Дании, Норвегии, — голос генерал-полковника звучит резко и вызывающе, — когда Монтгомери и Эйзенхауэр отступают…
— Бегут как зайцы, — не выдерживает второй генерал.
— …когда русское наступление остановлено на берегах Вислы, — как хотите, господа, но тайная капитуляция — позор!
— Разумнее обсудить вопрос о сепаратном мире, — снова вставляет второй генерал.
— Вот именно! — Гиммлеру показалось, что он нашел лазейку. — Сепаратный мир. Ведь у нас с вами нет расхождений по существу. Так давайте говорить об открытом, честном сепаратном мире с Англией и Америкой. Союз западной цивилизации против восточных варваров… Это мечта всей моей жизни!
— Ни о каком открытом сепаратном мире не может быть и речи! — резко произносит сенатор. — Ни одно правительство мира не может даже заговорить об этом, не рискуя быть растерзанным толпой. Я повторяю: секретная капитуляция, капитуляция в глубочайшей тайне.
— Это немыслимо! — восклицает генерал.
— Я вижу, вы забываете о русских, — в голосе Хейвуда зазвучали угрожающие нотки.
Гиммлер сделал успокоительный жест:
— Перед русскими стоит непроходимая стена…
— Оборонительный вал глубиной в пятьсот километров. — Генерал-полковник привскочил. — Штатский человек даже представить себе не можете, что это такое!