Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Шрифт:
— Нет его… да, да. Что у вас, рентген с собой? Ну, занят, потому и нет…
Звонит второй телефон. Не кладя первой трубки, она подносит к уху вторую.
— Алло! Нет директора. Что? — ее лицо вдруг краснеет. Она вскакивает в сильнейшем волнении. — В «Правде» прочитали? Честное комсомольское? — И, бросив телефонную трубку, она приказывает вбежавшему Зайченко: — Костя, милый, беги к комсоргу Томашевичу, возьми «Правду», нам всегда позже всех приносят. Скорей, скорей!
Зайченко, не понимая срочности дела, говорит ей:
— Я хотел Хмельницкого повидать. Алешка
— Оставь, Хмельницкий занят. Беги, я тебе говорю, за «Правдой». Такое случилось…
Зайченко, которому невольно передается волнение Лидии Николаевны, исчезает, бросив свою газету, а секретарша, поправив прическу, входит в кабинет, на двери которого значится: «Директор завода».
Хмельницкий — грузный, здоровый человек, из рабочих, с большими руками, в которых перо кажется былинкой, углублен в работу.
— Василий Васильевич, — шепчет секретарша, — Василий Васильевич!
— Скройся! — мрачно отвечает он басом, не отрываясь от работы.
— Василий Васильевич!
— Скройся, говорю тебе!
Не скроюсь… Орденом нас наградили!
— Что?
— Орденом Трудового Красного Знамени.
Хмельницкий, подпрыгнув, выскакивает на середину комнаты. Секретарша пробует скрыться за дверь, но он, схватив ее за руку, возвращает в кабинет.
— Кто сказал?
— В «Правде» напечатано.
— Где «Правда»?
— Да вы же никогда не читаете ее здесь, я посылаю вам на квартиру, — лепечет Лидия Николаевна, то и дело поправляя свои локоны, а Хмельницкий продолжает держать девушку за руку.
В кабинет директора врывается группа рабочих с возгласами «ура!». Впереди заслуженный сталевар Ермилов и комсорг Томашевич.
Е р м и л о в. Слыхал?
Х м е л ь н и ц к и й. Давай газету!
Т о м а ш е в и ч. Смотрите!
Х м е л ь н и ц к и й (читает газету). «Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении…»
Е р м и л о в (перебивает). Алеше Иванову — орден Ленина, тебе, Васильич, тоже. А мне «Знак».
Раздаются возгласы рабочих:
— Поздравляем!.. Поздравляем директора!
Х м е л ь н и ц к и й. Ну, поздравляю.
Раздаются радостные крики:
— Качать директора!
— Ура!
Хмельницкого на руках с радостными возгласами выносят из кабинета.
Алексей Иванов с товарищами выходит из цеха, к нему навстречу бежит группа рабочих. Его поздравляют, аплодируют, преподносят букет цветов.
На заводском дворе собрались сталевары. Хмельницкий стоит среди массы ликующих рабочих мартеновского цеха.
Х м е л ь н и ц к и й. Только теперь работать надо еще лучше. (Увидел старого рабочего, подходит к нему.) А, Николай Порфирьевич, поздравляю, очень рад за вас.
Хмельницкого окружает группа ребят с Наташей Румянцевой.
Р е б я т а (хором). Поздравляем вас, Василий Васильевич!
Х м е л ь н и ц к и й. Это что же, экскурсия?
Н а т а ш а. Да.
Х м е л ь н и ц к и й.
Н а т а ш а. Как же так, Василий Васильевич? А я же о нем ничего не знаю.
Х м е л ь н и ц к и й. Ничего, ничего, зайди к его мамаше, она тебе многое расскажет.
И не успела Наташа вымолвить слова, как Хмельницкий уже скрылся в толпе рабочих. Наташа стоит, устремив взгляд вперед.
Живописный рабочий поселок. Тихие тенистые улицы. Маленькие домики с палисадниками.
Наташа Румянцева идет, окруженная школьниками. Они поют хором.
Из калитки выходит Иванов в светлом костюме и в шляпе, отлично выбритый.
— Вы не знаете, где дом Ивановых? — спрашивает его Наташа.
— Вот этот самый, — равнодушно отвечает молодой человек, не обращая никакого внимания на учительницу и удаляясь быстрыми шагами.
Ребята удивлены:
— Да это ж и был Иванов, Наталья Васильевна. Не узнали?
Наташа входит во двор. Ребята остаются ждать ее у калитки. Они вынимают из карманов бабки, и начинается игра. Лохматый черный пес Леньки Гурова принимает деятельное участие в игре мальчиков.
Сени. Навстречу Наташе выходит пожилая женщина.
— Простите, здесь живет товарищ Алексей Иванов?
— Да, только что вышел. Разве не встретили?.. Алеша! — зовет она. — Алеша!
Смущенная Наташа удерживает ее:
— Не нужно, не нужно! Мне удобнее, собственно говоря, с вами.
Ребята глядят в щели забора на то, что происходит во дворе.
Мать Иванова и Наташа сидят под цветущей черемухой, вестницей русской весны. Старуха рассказывает:
— Мы спокон веков сталевары: и муж покойный был сталеваром, и батюшка мой тем же делом всю жизнь занимался, и деды наши, и прадеды. Поначалу на Урале фамилия наша жила, а потом сюда перебрались, при Сталине, как бы сказать, приглашены были делу пример показать, потому как мы люди не простые, девушка. Мы люди знатные, себе цену всегда знали. Алешенька, конечно, всех дедов своих перегнал, в большой почет вышел. Про себя он мне иной раз говорит: — «Я, — говорит, — мама, сталинец». И правда, сталинец, ничего не боится, ему препятствий нету. Строптивый такой парень получился, дай ему бог счастья. Любознательный был мальчонка, до всего тянулся. Часы приметит или там гармонь — сейчас в руки загребет, давай разбирать.
Ребята слушают, прильнув к забору. Бабки забыты. Все их внимание приковано к рассказу матери Иванова.
Наташа говорит:
— Вы все мне чудесно рассказали, Антонина Ивановна, кроме одного: когда он родился?
— Ох, матушка ты моя, красавица, — говорит Антонина Ивановна, — забыла я. Ну, да он у меня государственного рождения человек. Двадцать пятого октября, по старому стилю, тысяча девятьсот семнадцатого года — вот когда родился. Покойный мой муж, бывало, говорил: «Ты, мать, вроде как крейсер «Аврора» — по старому режиму сыном вдарила». И то — вдарила! Экий сын! Правда, что снаряд — все на свете пробьет.