Избранные письма. Том 2
Шрифт:
Я передал в театр Ваше обещание прочитать пьесу труппе[921]. Об этом надо сговориться.
Очень труден сам Достигаев. Может быть, экономия и художественная сдержанность в этом образе доходят уже до {406} скупости. Как оправдать название пьесы «Достигаев и другие»?
И конец будет для режиссуры очень труден. Как поставить в сценических формах многоточие?.. Как «Народ безмолвствует» у Пушкина…
Дайте мне знать, когда Вы будете в Москве, — для свидания на 1/2 часа.
Крепко жму Вашу руку.
Привет Вашим.
Вл. Немирович-Данченко
485.
28 октября 1933 г. Москва
Телеграмма
В день тридцатипятилетия горячо и дружески вспоминаем Вас, жалеем, что Вы сегодня не с нами, желаем Вам новых сил для творчества и верим в радостную совместную работу.
Немирович-Данченко
486. М. В. Добужинскому[923]
17 ноября 1933 г. Москва
Телеграмма
Дорогой Мстислав Валерианович!
Ваше приветствие получил[924]. Очень благодарю за себя, за Константина Сергеевича и всех Ваших старых друзей.
Жалеем, что Вы не работаете по-прежнему с нами. И для Вас бы работа огромного интереса, и мы нуждаемся в таком замечательном художнике.
Ваш
Вл. Немирович-Данченко
{407} 487. Л. М. Леонидову[925]
Ноябрь 1933 г. Москва
Дорогой Леонид Миронович!
Так как Вы отдыхаете, то, вероятно, телефон мешает Вам. Поэтому пишу. Ваши найдут время дать Вам эту записку.
Я о Булычове. Теперь уже все трое более или менее заняты этой ролью[926]. И Москвин. И, по-видимому, всех устраивает, что каждый не один. А театру удобно сие потому, что можно будет играть часто, не рискуя остаться без главного исполнителя. Очень хочет играть еще Добронравов. Но это уже лишнее.
Однако с Качаловым я еще так и не встретился, он все это время болен. Москвин готовит роль, уже мы беседовали. Но верит в Вас. Я тоже думаю, что за это время все задания (основные) настолько улеглись в Ваших восприятиях роли, что разгладили «складки на переносице», что Вы жизнерадостнее смотрите на пьесу, на ее тон[927].
Буду теперь ждать от Вас весточки.
У Сахновского есть еще работы на неделю!
Жму Вашу руку.
Вл. Немирович-Данченко
488. А. П. Зуевой[928]
23 декабря 1933 г. Москва
23.XII.1933
Дорогая Анастасия Платоновна!
Прошу Вас очень внимательно пересмотреть роль Домны Пантелеевны в соответствии с последними спектаклями[929]. Нечаянно смотрел третье действие, до сцены писем, и был потрясен, до чего роль Домны Пантелеевны снизилась, до чего Вы покатились по направлению грубых требований смеха публики, до чего все то, что я говорил о смехе, крепко забыто. Нет почти ни одного слова, на котором Вы не искали бы смеха публики. Поэтому происходят очень тяжелые затяжки темпа, {408} подчеркивания, — и Вы сами не замечаете, как из старухи, задавленной заботой, что было самым важным в моей с Вами работе, как эта старуха стала приближаться к мелкой, ничтожной, дурно смешной своднице.
В одном из ближайших спектаклей буду смотреть опять. Очень рекомендую Вам взять себя в руки. Что может быть хуже дурного вкуса на
Я сгоряча говорю, может быть, чересчур резко, не обижайтесь на это: лучше вовремя остановиться от поворота на такую плохую дорожку.
Вл. Немирович-Данченко
489. Труппе МХАТ[930]
31 декабря 1933 г. Москва
31 декабря 1933
Москва
Дорогие друзья!
В 12 часов ночи буду пить с такими пожеланиями на 34-й год:
чтобы все начатые постановки поддержали бодрое, творческое настроение наших работников и стали гордостью театра;
чтобы в 34-м году пришли такие пьесы, которые дали бы чудесную работу всем нашим силам;
чтобы страна наша, по взятому нашим вождем курсу, богатела новыми достижениями;
чтобы не нарушался необходимый нам мир;
чтобы условия вашей жизни продолжали улучшаться и чтобы все мы были здоровы!
Вл. Немирович-Данченко
490. А. М. Горькому[931]
Февраль (после 6) 1934 г. Ленинград
Дорогой Алексей Максимович!
Пишу Вам из Ленинграда, куда приехал, чтобы немного передохнуть от работы. Надеюсь, Вы получили нашу телеграмму[932]. {409} Я верю, что Вам спектакль понравится. Знаете, без всякого преувеличения, я не помню, чтобы у нас когда-нибудь текст доходил до публики с такой точностью, даже в интонациях. Может быть, в этом отношении мы даже были слишком добросовестны. В пьесе есть 2 – 3 маленьких куска, которые, кажется, следовало бы сократить, так как они что-то задерживают. Может быть, Вы меня даже упрекнете за то, что я этого не сделал, но это совсем мелочь. В общем спектакль получился — не боюсь сказать — замечательный по актерскому мастерству. Надежда Алексеевна[933], вероятно, Вам рассказала подробно. У меня на первом месте стоят Павлин, Глафира, Мелания, Шурка, Варвара и во многих частях роли сам Егор. Очень хороши маленькие роли — Тятин, Достигаев, Пропотей, Таисья, Лаптев, Трубач, Антонина. Если бы Леонидову роль удалась до конца, спектакль был бы исключительным. Но мои опасения все-таки оправдались. Вы знаете Леонидова. Сцены большого потрясения, часто удивительная простота, когда искусство совершенно исчезает, до того актерская индивидуальность сливается с ролью, а в то же время образ неуловим. Рисунок то и дело возбуждает сомнения. Некоторые куски роли пропадают, как будто бы даже тяготят его. Конечно, он все-таки имеет очень большой успех и производит сильное впечатление. И все-таки, по-моему, Вы будете довольны.
Комнаты очень удались: просто, реально, содержательно, действующие лица с ними сжились на редкость[934]. Кажется, у нас не было такой обстановки, в которой актеры чувствовали бы себя так, как «дома». Ксения, Глафира, Шурка, Звонцовы обжили каждую мебель. Конечно, сразу же раздались упреки в излишнем натурализма, в том, что детали могут отвлекать от актеров. Но я хитрый, я приготовил ответ: по открытии занавеса, не меньше трех полных минут, за окнами симфония улицы в военное время. За эти три минуты зрителю представляется возможность рассмотреть комнату во всех подробностях, чтобы потом он уже не смел упрекать режиссуру в том, что она отвлекает его внимание от актера. Если он это будет делать, то просто по скверной привычке придираться к режиссуре Художественного театра. Очень удался финал, {410} когда с улицы врываются радостные крики демонстрации и отблески ночных факелов.