Избранные произведения писателей Юго-Восточной Азии
Шрифт:
Нонг вскинул голову, попросил с жаром:
— Повторите, пожалуйста, еще раз!
Старик отмахнулся, покачал головой:
— Зачем тебе это? Если хочешь, есть другие песни, получше. Но я уже «гипа». — Старик, смеясь, показал выщербленные зубы. — Без зубов петь нельзя. Вот если б Тян Хо дома был…
— Какой Тян Хо? — удивился Нонг.
— Тян Хо, мой сын, а она его жена. — Старик показал на Тин. — Он в армию ушел. Из всей нашей молодежи только он да волостной председатель язык и песни фула знают. Вот портрет его, моего Тян Хо.
Нонг обернулся и увидел застекленную рамку — удлиненное
У входа послышались тяжелые шаги. Дверь со скрипом отворилась, и вошел высокий мужчина в блестящих резиновых сапогах.
— Председатель Ши, — раздались обрадованные голоса.
Председатель, с красным, точно опаленным лицом, приветливо поздоровался со всеми и устроился у очага, растирая крупные, тяжелые кисти рук.
— Вот чудеса, стоило о тебе только вспомнить, как ты тут как тут. — Старый Тян Кху уже наливал ему пиалу. — Почему так долго у нас не показывался? Даже на Атхатинд не пришел!
— Дел много. Целых семь дней на совещании был, да еще потом у себя дела обсуждали.
— Много дел, говоришь? — переспросил старик.
— Очень много… Стыдно мне на совещании стало, так стыдно!
Ши сокрушенно покачал опущенной головой и сказал в сердцах:
— Солнце всем одинаково светит, и дождь на всех поровну льет. Партия заботится о фула, как и о других наших братьях. Да только мы работаем совсем не так, как они. Весной оставили свои поля отдыхать, а другие вон пшеницу сумели посадить да сою. В армию один только Тян Хо от нас и пошел. Далеко нам до других братьев наших — киней, мео. Просто позор!
Нонг закрыл записную книжку.
Старый Тян Кху молчал. Потом тяжело вздохнул и неожиданно задал вопрос:
— В уезде был, что-нибудь о моем Тян Хо слышал?
Председатель отвернулся, но Тин успела заметить, что губы его чуть дрогнули.
— Слышал. Ведь уже больше двух лет, как Тян Хо ушел?
Уже больше двух лет, как Тян Хо ушел. А Тин все время вспоминает о нем… В тот год на праздник Атхатинд Тян Хо сбрасывал в ручей «бамбук болезней и бед». А после праздника, в марте, когда застрекотали цикады, он ушел.
— Тин, — сказал он, — на Атхатинд, по старому обычаю, изгоняют только злых духов. Чтобы врага прогнать, нужны солдаты.
Приход Нонга, записывающего старый язык фула, напомнил Тин о муже. Вспомнилось, как лунной ночью Тян Хо возле сторожки с хворостом у ее дома пел «Лунную песню». Она тогда удивилась: «На каком языке ты поешь?» — «На нашем родном языке!»
Старый Тян Кху, ревностно, как сокровище, хранивший родной язык, с малых лет научил Тян Хо говорить на нем, рассказывал про историю их народа, обряды и праздники. Тин же девочкой знала только, как согнувшись в три погибели таскать на спине вязанки хвороста или работать в поле. Самым дальним ее походом был уездный рынок Пакха…
— Страна наша большая, — говорил Тян Хо.
— За рынок Пакха или еще дальше? — спрашивала она.
— Ну, что ты, куда дальше! От нас до самого моря и потом далеко на юг. У птицы крылья устанут, и то всей не облетит.
Это Тян Хо вывел Тин в жизнь. Теперь она не только хворост умела носить — вместе со всеми работала в поле, вступила в Союз молодежи. Свадьбу сыграли хотя
— Отец, ничем я тебе не успел помочь, — он точно прощенья просил, — а теперь вот уходить надо…
— Иди, сын, иди, — глотая слезы, утешал старик. — Кем я был раньше? А сейчас ты у меня солдат! Вот я и счастлив.
Тян Хо ушел, теперь они с Тин были далеко друг от друга. Письма приходили нерегулярно, но все же несколько она получила. Первое письмо, она тогда еще букв не знала, пришлось нести учителю. Видя, что грамота в жизни необходима, что она — ключ ко всему, Тин решила учиться, хотя школы для взрослых у них еще не было. Второе письмо читала уже сама, медленно одолевая строку за строкой. Ничего, чем медленнее, тем вернее. Ну, а третье она читала уже совсем бегло. «Молодец, будешь учетчицей в бригаде», — похвалил председатель. Думала — шутит, а ее и впрямь выбрали. В следующий сбор урожая она была уже бригадиром. У бригадира забот немного: в год один урожай, в бригаде только восемь дворов, вся их деревня — десять трудоспособных. Времени свободного много. После праздника Атхатинд, пока еще холодно, грейся дома у очага, только подбрасывай хворост. Но тогда и подкрадывалась тоска и тревога за мужа…
— В прошлый раз председатель обмолвился, что о Тян Хо есть известия, вы узнавали? — после долгих колебаний решилась наконец спросить Тин старика.
Старый Тян Кху, как всегда, сидел на своем любимом сосновом бревне.
— Председатель сказал, что Тян Хо — герой.
— Герой!
— Много врагов уничтожил — значит, герой.
— А еще что-нибудь говорил?
Старик глянул в полные беспокойства глаза невестки, заволновался: «Почему председатель снова повторил это? Ведь Тян Хо сам об этом писал. А писем нет уже больше года».
Но мыслей своих он не выдал и, покачав головой, ответил:
— Ничего больше не сказал.
То, чего старый Тян Кху так страшился, случилось на самом деле. Как-то попросили его заглянуть в уездный комитет. В помещении, кроме их волостного председателя, находился еще кто-то, незнакомый. Было непривычно тихо, и с этой настороженной тишиной никак не вязалась суетливость Ши, бросившегося угощать старика сигаретами. Ши славился умением поговорить, но сейчас он растерянно моргал.
— Когда наши партизаны дрались с бандитами, Тян Хо ваш еще совсем маленьким был…
Старик не ответил, только бросил на него быстрый взгляд. Ши еще больше растерялся.
— Тогда у нас в партизанском отряде трое погибли. Один из моей деревни. Если б остался в живых, быть бы ему волостным председателем, он намного достойней меня. Война…
Хватит, хватит, теперь он все понял. Стулья, стол, земля под ногами — все вдруг закачалось, в голове и в глазах потемнело.
Старик больше не слушал, что еще ему говорили. Он сосредоточенно думал и вдруг порывисто встал: