Избранные произведения писателей Юго-Восточной Азии

Коллектив авторов

— Ничего не слышите?

Он вскочил, притянул меня к себе и указал в сторону шалаша. Среди треска очередей до нас вдруг донесся хриплый крик:

— Эй, хватит стрелять! Эти сволочные вьетконги опять обвели нас вокруг пальца!

— Что такое, лейтенант?

— А то, что стреляли по куче соломы, идиоты несчастные!

Охваченный радостью, я сильно сжал руку мальчика и улыбнулся ему в темноте. Я торопил его уходить, пока враги были в замешательстве, но Чыонг Дай не двигался с места и продолжал прислушиваться. На его лице было написано напряженное ожидание. Не понимая, в чем дело, я молча потянул его за руку.

В ответ, не говоря ни слова, он пригнул меня к земле. Вскоре стало слышно, что враги бредут по воде, двигаясь прямо на нас. Я сильно ущипнул Чыонг Дая за ногу, чтобы он обратил наконец на меня внимание, но мальчик даже не обернулся, он часто и взволнованно дышал.

И вдруг один за другим грянули два взрыва. Вражеские солдаты с паническими воплями бросились врассыпную, а Чыонг Дай вскочил и, схватив меня за руку, бросился бежать. Тяжело дыша, он ронял на бегу отрывистые восклицания:

— Здорово получилось… Вот это действительно здорово!

— Это как же, — спросил я, — выходит, они гранатами по своим?

Мальчик остановился и потянул мою руку к своему поясу, чтобы я его ощупал. Привязанные к нему самодельные партизанские мины исчезли. Я услышал удовлетворенный смешок и только тогда понял, что произошло.

— Ты подложил их у шалаша?

— Нет, под снопом. Жаль, только две штуки было! Еще бы несколько, тогда бы я их всех укокошил и обратно можно было бы идти не таясь, хоть среди бела дня! — Сказав это, Чыонг Дай взял у меня флейту, поднес ее к губам, дунул, а затем снова засунул себе за пояс.

В последние дни моей работы в Ниньбине вся округа была взбудоражена неожиданной новостью. Как обычно, первыми ее услышали те, кто пришел на рынок. Там пронесся слух, что американские приспешники захватили какого-то партизана, совсем еще мальчика, привезли его в одну из деревень и выставили на рынке, чтобы публичными издевательствами над ним запугать народ.

…Рассказывали, что утром в базарный день, когда площадь была заполнена народом, раздался оглушительный вой сирены, и солдаты в пятнистых комбинезонах оцепили рынок. Действуя прикладами, они согнали всех людей в одно место. С полицейской машины оглушительно надрывался рупор:

— Именем республики приказываем всем собраться к воротам! Сейчас будет открытый суд над отъявленным вьетконговцем!

Рынок уже много лет служил местом публичных расправ над патриотами, и каждый раз сердца честных людей сжимались от гнева и горечи. Никому не хотелось присутствовать при этих зрелищах и молча наблюдать, как мерзавцы пытают лучших сынов народа. Но плетки свистели над головами, а дула винтовок были направлены прямо в грудь.

— Марш! Марш! Пошевеливайтесь!

В разгар суматохи подъехала еще одна полицейская машина с закрытым кузовом и остановилась перед воротами. Двое солдат выволокли оттуда мальчика лет двенадцати и поставили на заранее сколоченный деревянный помост, обнесенный колючей проволокой.

На мальчике были только рваные трусы, все тело его покрывали ссадины и кровоподтеки, сквозь небрежно наложенные повязки проступала кровь. Видно было, что ему подпаливали волосы на голове. Голова тоже была разбита и окровавлена, щеки — покрыты свежими кровоподтеками, разбитые губы вспухли.

Подвергнув мальчика стольким истязаниям, они все же боялись, что жертва их убежит. Поэтому они привязали его

к машине и выставили вооруженную охрану. Пленник, несмотря на все это, держался мужественно. Казалось, он не замечал своих палачей, которые суетились вокруг, проверяли веревки, которыми он был связан, колючую проволоку и даже заглядывали под помост. Не замечал он и своих ран, крови, которая сочилась отовсюду и запеклась на тонких детских ногах. Взгляд мальчика был устремлен вдаль, в просторное голубое небо, по которому плыли облака, на зеленую вершину стройной кокосовой пальмы, которая шевелилась от ласкового дуновения ветерка.

— Ну что, насмотрелся? — с издевательским смехом спросил офицер с лошадиным лицом, выйдя из-за помоста. Он остановился, помахивая стеком, и искоса посматривал на мальчика.

Маленький пленник ничего не ответил, даже не взглянул на него. Разозленный офицер шагнул вперед и, выпятив подбородок, визгливо выкрикнул:

— Отвечай, сопляк!

Только тогда мальчик бросил на него презрительный взгляд и отчетливо проговорил:

— Научись сперва вежливо разговаривать, если хочешь, чтобы тебе отвечали!

Толпа зашумела. Послышался плач женщин, а мальчишки насмешливо захохотали. Офицер осыпал народ яростной бранью и, выхватив кинжал, угрожающе направил его в лицо пленника.

— Эй ты! На колени!

— Я привык стоять во весь рост, не умею ползать на коленях, как ваша шайка!

— Нечего строить из себя героя! Вот вспорю брюхо и посмотрю, велика ли печень: хватит ли храбрости ответить за убийство двух солдат республики и американского советника? [24]

24

У некоторых восточных народов, в том числе у вьетнамцев, печень, по традиции, считается вместилищем храбрости.

В ответ на угрозу мальчик только презрительно усмехнулся уголками рта. Глаза его вспыхнули. Он обвел взглядом толпу, которая росла с каждой минутой, и громко сказал:

— Этот сукин сын доложил вам, что я сделал, но не совсем правильно…

— Что же я неверно сказал? — подскочил к нему офицер.

— А то, что в этом бою я убил не одного, а двух американцев, и никаких не советников, а агрессоров!

Голос мальчика звенел, и худенькое тельце дрожало от ярости. Подскочили солдаты, щелкая затворами, и направили ему в грудь винтовки. Чувствуя, что трагическая развязка близка, толпа еще более заволновалась. Крики «долой!» потрясли воздух. Коромысла и кувшины полетели в сторону врага.

— Прекратите убийство!

— Спасайте нашего мальчишку!

Вокруг помоста, захватывая даже тех, кто был за оградой рынка, внезапно забурлил разъяренный людской поток. Люди напирали на солдат, расталкивали их, старались прорваться к мальчику. Испуганная охрана поспешно развязала веревки и втолкнула пленника обратно в машину, которая, взревев мотором, тотчас умчалась…

Когда я услышал эту историю, мне захотелось разузнать о маленьком герое подробнее, но расспросы ни к чему не привели. Никто не знал его имени, и даже внешность описывали по-разному, возможно потому, что пытками и побоями он был изуродован до неузнаваемости. А может быть, люди молчали, опасаясь навредить мальчику, если тот еще жив.