Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
— Он мой ученик, — глухо проговорил Лихобор.
— Хорошо же вы его обучили технике безопасности! — Сестричка стрельнула на Луку сердитыми глазами, набирая в шприц прозрачную жидкость. — Выйдите!
В комнатку торопливо вошли начальник цеха Гостев и мастер Горегляд.
— Ну что? Опасно? — Их взгляды остановились на бледном, осунувшемся лице Феропонта.
— Надеюсь, будет жить, — ответила сестра, — Простите, товарищи, вам тоже здесь делать нечего. Прошу выйти.
Лихобор, Горегляд и Гостев вышли из медпункта. Возле дверей, ожидая, толпились десятка
— Товарищи, расходитесь по своим рабочим местам! Ничего особенного не случилось.
— Будет жить бородач?
— Будет. — Сам Гостев только что видел прозрачную бледность лица Феропонта, его беспомощно распростёртое тело и далеко не был уверен в этом, но голос прозвучал твёрдо. — Для жизни опасности нет.
От ворот цеха, отчаянно сигналя, промчалась санитарная машина, доктор спешно прошёл в медпункт. Вскоре пострадавшего вынесли из цеха на носилках, всунули вместе с носилками в открытую заднюю дверцу автомобиля, как сажают хлеб в печку; и тут же взвыла сирена тронувшейся машины.
— Зайдите ко мне, — сказал Гостев, обращаясь к Лихобору и Горегляду.
Плотно затворив за собой дверь кабинета, Гостев присел к столу и, взглянув на вошедших, жестом указал на стулья, приглашая сесть.
— Как же всё это случилось? Рассказывай.
Лука начал говорить, поглядывая в лицо Гостева, худое, потемневшее, на его сухие, плотно сжатые губы, не сулившие сейчас Луке ничего доброго.
— И ты, конечно, ни в чём не виноват? — спросил Гостев, когда Лука закончил рассказ.
— Почему же? Я и виноват. Не успел остановить.
— Поверить невозможно. — Гостев покачал головой. — Чтобы человек сунул свою собственную бороду в кулачковый патрон — уму непостижимо!
— Он ещё не человек, он мальчишка, — сказал Горегляд.
— Ты что, оправдываешь товарища Лихобора?
— Не собираюсь.
— И правильно делаешь! Позор! — Гостев вдруг словно взорвался. — Одному из лучших рабочих, и не какому-нибудь там рядовому станочнику, а председателю цехкома даём ученика, а. он вместо того, чтобы думать о будущем пополнении рабочего класса, суёт его бородой в кулачковый патрон! Ещё неизвестно, чем всё это закончится… Не пришлось бы нам произносить речей на кладбище.
Голос Гостева прозвучал сурово, а у Горегляда под усами мелькнула улыбка и тут же исчезла, спрятавшись в крепко сжатых губах.
— Я думаю так. — Гостев рубил рукою воздух, подчёркивая значительность своих слов. — Такой случай злостной невнимательности и расхлябанности не может остаться безнаказанным. Поэтому, во-первых, необходимо лишить токаря Лихобора права иметь учеников, во-вторых, лишить его премии и тринадцатой зарплаты, в-третьих, понизить Лихобора по тарифной сетке на один разряд, потому что он оказался недостойным высокого звания токаря высшего, шестого разряда, в-четвёртых, это моё решение довести до сведения всех рабочих цеха, и, в-пятых, просить партбюро
— В-шестых, повесить его при входе в цех вниз головой, чтобы другим неповадно было, — серьёзно сказал Горегляд.
— Ты со мной не согласен? — Гостев не понял иронии.
— Отчего же? Полностью согласен, только сначала хотелось бы разобраться во всей этой истории.
— В-седьмых, создать комиссию в составе моего заместителя, тебя и представителя отдела технической безопасности.
— Что касается меня, — сказал Лихобор, — то важным остаётся только одно — жизнь Феропонта. Как мне быть дальше, если он не выживет? Представить невозможно. А накажете меня или под суд отдадите — всё справедливо, заслужил. Поделом мне.
— И об этом подумаем, — проговорил Гостев, — ты прав. Выживет или нет — это главное.
И вдруг слова Горегляда о шестом пункте дошли До сознания начальника цеха, он взглянул на парторга с раздражением и сказал:
— А ирония некоторых товарищей в подобном трагическом случае просто неуместна и бестактна.
— Я этого не нахожу, — заметил Горегляд, — если мы, не разобравшись, на Лихобора обрушим все наказания, то повесить его вниз головой перед входом в цех было бы целесообразнее всего. Наглядная агитация, так сказать, для всех. Смотри и на ус наматывай. Не нарушай технику безопасности!
Гостев немного помолчал.
— Положение действительно весьма серьёзное, и тут, по-моему, не до шуток, — наконец сказал он. — И я тебя, Трофим Семёнович, просто не понимаю.
— Положим, сейчас и вправду не до шуток, но всё равно в любом случае нельзя терять чувство меры.
— Ты думаешь, я его потерял?
— Конечно. Через полчаса ты успокоишься и по-иному воспримешь мои слова. Единственное, по-моему, что сейчас нужно сделать, — это создать комиссию, пусть разберётся. Выводы будем делать потом.
— Да понимаешь ли ты, ни один человек у нас не погиб?! Ни один! И это за всё время существования нашего завода. — Гостев снова вскипел. — Мы первыми отличились, стали пионерами в этом деле…
— Ты прав. Случай серьёзный, неприятный, но тем внимательнее надо в нём разобраться…
— Я могу приступить к работе? — спросил Лука.
Гостев остановился. Может, и к работе не следовало бы допускать Лихобора? Взглянул на Горегляда, на его худое, продолговатое лицо, на тёмные, опущенные веки, резкие складки возле рта и горько подумал: нет, всё-таки нечуткий человек парторг. И сказал:
— Иди. Но к станку не притрагивайся, пока не придёт комиссия.
Лука повернулся и, не сказав ни слова, вышел. В цеховом буфете купил пачку сигарет, коробку спичек, закурил…
— Не мешает подумать, имеет ли право такой человек руководить цехкомом, — проговорил Гостев.
— Вот вам и пункт восьмой. — Горегляд развернул лежавшую на столе газету и, не прочитав ни строчки, снова аккуратно свернул. — Он член цехового партбюро, может, и оттуда его выведем? Как раз будет девять пунктов. Тогда никто нас не обвинит в бездеятельности.