Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
Завтракали они молча. Генерал сидел подчёркнуто прямо, глядя в тарелку, всем своим независимым видом утверждая неизменность решения… Мать тревожно поглядывала то на отца, то на сына, сосредоточенно смотревшего в окно.
Когда отец встал из-за стола и сказал обычное: «Будьте здоровы, вернусь поздно», — сын напомнил:
— Не забудь позвонить.
— Не надейся, — ответил генерал и вышел.
— Отчего он так упёрся? — спросил Феропонт, когда за отцом закрылась дверь.
— Подожди немного, всё будет хорошо, всё будет, как ты хочешь, — успокоила Феропонта мать. — Съешь лучше яблочко.
— Это можно, — смилостивился Феропонт.
—
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
В универмаге Луку Лихобора ожидала приятная новость: телевизоры, оказывается, не только подешевели, но их можно было приобрести в рассрочку. Клади паспорт, справку из заводской бухгалтерии, плати первый взнос — двадцать пять процентов — и тащи домой огромную картонную коробку с нарисованными сбоку бокалом и зонтиком.
Лука так и просидел весь вечер у телевизора, тешась им, как ребёнок новой игрушкой. Смотрел Москву, Киев, даже программу «Спокойной ночи, малыши» и выключил приёмник только поздно вечером. Засыпая, подумал о том, как на следующей неделе он увидит на этом сверкающем экране. Майолу. Разве это не чудо?
Когда в субботу он пришёл в госпиталь, в палате его встретило тягостное молчание. Кровать, где прежде лежал лётчик, освободилась, неуютно и одиноко стояла она, аккуратно застеленная зелёным одеялом. Маленький телевизор, старый «Рекорд», печально молчал.
Отец попробовал было улыбнуться Луке и не смог, каменно твёрдыми, скорбно сомкнутыми остались губы.
— Что случилось? — обеспокоенно спросил Лука.
— Горе вновь постучалось к нам, — ответил танкист. — Умер наш лётчик.
— Ушёл в последний рейс… — моряк криво улыбнулся.
— Когда?
— Во вторник. Уже схоронили.
— Вымираем, как мастодонты, — сказал отец, и Лука вспомнил, что уже слышал из его уст эту фразу. — Война не окончилась, сынок… Ещё падают солдаты… Он просто заснул и не проснулся. Счастливая смерть. Сердце остановилось. А казался из всех нас самым здоровым… И молодым. А кончился запас горючего и сдал мотор — всё, падай… Напиться бы до бесчувствия, а ты лежи, как пригвождённый… Понимаешь, смерть, как и жизнь у людей, бывает мучительно-тяжкой или лёгкой. Ему на долю выпала горькая жизнь, зато смерть счастливая.
— Да, выпить надо бы, — согласился танкист.
— У меня, как на грех, сейчас денег нет, — сознался Лука. И действительно, телевизор пробил здоровенную дыру в его бюджете.
— Ну, на нет и суда нет, — вздохнул танкист. — Обойдёмся.
— И вообще беда не ходит в одиночку, одна идёт — за собой другую ведёт. И переезд наш в новый дом откладывается… До весны. Что-то там с сантехникой и отоплением не ладится. Одно к одному… И телевизор сломался. Лампы перегорели… А завтра футбол… И сегодня футбол… Скоро соревнования в Америке по лёгкой атлетике.
Лука вспомнил свою тихую, позолоченную заходящим солнцем комнату, где, опираясь на тонкие ножки, стоял телевизор, похожий на марсианина, и его охватил стыд: о себе, о своём удобстве подумал, нашёл и время, и деньги, а об этих людях не вспомнил, эгоист несчастный.
— Подождите и не горюйте, — уже выходя из палаты, сказал он.
В комнате Луки на четырнадцатом этаже солнечные зайчики играли в салочки на полированной поверхности телевизора, и от них вдруг праздничным и нарядным стало его скромное жилище. Не теряя времени, Лука вывинтил остренькие ножки телевизора,
— Ничего, — сказал он. — Не хмурься, Майола, в воскресенье я тебя всё равно увижу.
И хотя Лука не знал, хмурится ли и вообще думает ли о нём девушка, обещание прозвучало так, будто для Майолы не было ничего важнее на всём белом свете, как сознавать, что Лука увидит её по телевизору.
«Вымираем, как мастодонты», — почему-то снова вспомнились горькие слова отца, и Лука поспешил в госпиталь.
Пока он отсутствовал, гарнизон девятой палаты вновь пополнился, только на этот раз освободившуюся койку занял не лётчик, а сапёр. Ещё в финскую войну разминировал он проходы, ошибся, пролежал раненым ночь на сорокаградусном морозе, и с того времени кочует по госпиталям. Больше тридцати лет. Сейчас ему пятьдесят два. Но появление сапёра не произвело особого впечатления на инвалидов девятой палаты: что ж, свято место не бывает пусто, это издавна известно. Поразило их другое: молча смотрели они, как Лука устанавливал свой «Электрон».
— Подойди сюда, ко мне, — позвал отец Луку, когда футбол по-настоящему увлёк соседей. — Садись здесь, наклонись, поговорим… Телевизор когда себе купил?
— Вчера. В рассрочку; Я не знал, что ваш сломался…
— Майолу хотел увидеть?
Откуда отец знает его мысли? А может, если человек лежит вот так неподвижно дни и ночи и только думает и думает, то мысли других людей передаются ему, будто по радио? Особенно близких людей…
— Да, — тихо отозвался Лука. — Хотел увидеть Майолу.
— Очень её любишь?
— Я? — Лука искренне удивился.
— Нет, я! — Семён Лихобор рассердился. — Очень любишь?
— Я же говорил тебе: мы с ней друзья. Сам подумай} ну какой я ей жених? И потом, я как-то не представляю её…
— А ты представь! И почему, интересно знать, ты плох для неё?
Милый отец, дорогой и родной, ты повторяешь ошибки всех отцов и матерей, считая своего сына самым красивым, самым умным и добрым на свете, достойным быть мужем лучшей девушки. А ты взгляни на него её глазами, и сразу всё изменится. Перед тобой окажется обыкновенный парень, правда, сильный, высокий, на вид неглупый, — в общем, один из тех, кто стоит у станков на заводах, делает сложные машины. Внешне эти парни отличаются друг от друга — ну, скажем, ростом, цветом глаз, волос, но у всех у них умелые, умные руки, и составляют они одно самое прочное в мире единство — рабочий класс. Когда эти парни вместе, они великая сила, им любые подвиги по плечу. А так, порознь, у каждого из них уйма недостатков, и только ты, отец, в своём родительском ослеплении не хочешь этого замечать. А девчатам не откажешь в наблюдательности.
— Никогда не задумывался, плох я или хорош, — ответил Лука. — И думать не собираюсь. И вообще вопрос этот снимается с повестки дня.
— У тебя снимается, у неё — нет. — Семён Лихобор не собирался сдаваться. — Эта девчушка любит тебя безоглядно, на край света за тобой пойдёт. Ты что, слепой? О ней, о её счастье подумай. Если и вправду она тебе только подружка, если не дрожит в твоём сердце ответная струна, исчезни из её жизни. Девичье сердечко поболит-поболит, да и перестанет. Молодо. — зелено: быстро влюбляется, быстро и забывает. В том, что ты честный, я не сомневаюсь, но ты думай не только о себе, о ней подумай…