Избранные произведения в 2 томах. Том 1
Шрифт:
— Якубович?…..
— Считали вас дезертиром! — не сдержавшись, крикнул Белка.
— Жратвы набрал.
Федор скинул с плеча на лафет раздутый вещмешок и принялся развязывать. Он не отдышался, а только притаил дыхание и сейчас опять принялся дышать неровно и часто, будто все еще бежал за нами. А руки его выкладывали на освобожденный лафет каравай, сало, яблоки.
— Грабиловка? — спросил Эдька.
Федор выпрямился. Эдька был не короткий, но Федор смотрел на него, опустив глаза.
— Эх, музыка!
— У
Лушин переступил с ноги на ногу, еще помолчал.
— У знакомых. Право слово!
— Кому смерть, а кому жратва!
— Не хочешь, не жри, — без зла ответил Лушин. — Только ведь и перед смертью жрать попросишь…
— Удрал, не спросясь! За это расстреливают!
— Стреляйте, — сказал Федор. — Вот он я.
— Марш! — коротко скомандовал Белка.
И мы двинулись дальше, про себя радуясь тому, что Федор с нами, а он на ходу снимал с лафета и прятал в вещмешок яблоки, каравай, сало. И захотелось сейчас же съесть по яблоку, но спросить никто не решался, потому что радовались мы не яблокам, даже не хлебу, а Федору.
Село отплывало зеленой каплей среди хлебов. Уже где-то там был этот лес, и мост через овраг, и наш заслон. Возвращение Федора вселило надежду, что вот так вернется и Саша.
Это случилось под вечер, когда мы расправились с половиной каравая и тени перед нами вытянулись далеко вперед. Высокие свечи пыли издали показали, что нас догоняли не танки, не телеги, а машины. Бежали они быстро, их было две.
Вот уже они зафырчали сзади.
Мы собрались за орудийным щитом и выставили карабины.
Но это были свои. Два грузовика с бойцами обогнали нас и остановились. С заднего спрыгнул Саша Ганичев, ему протянули карабин из кузова, а он кивнул всем, как мог только наш Саша, дружески и величаво, и пошел к нам, одергивая сзади гимнастерку.
Из кабины передней трехтонки выскочил капитан с багровой щекой и заспешил к нам трусцой, так что подошли они вместе.
— Артиллеристы задрипанные! Ползете сзади всех?
— Три коня — не шесть, — сказал Сапрыкин.
— И эти устали, — добавил Белка.
Капитан разлепил губы, но только махнул рукой. Саша оглядел нас и пустой лафет и ни о чем не спросил.
— Храбрый парень, — сказал капитан, положив руку на плечо Саши. — И по-немецки шпрехает…
Капитан посмотрел на нас, на Белку, на гаубицу.
— Слушай, а может, все же ее к… Вот именно. На что она? Посажу всех на машину!
Капитан кивнул через плечо и вытер крупной ладонью пот со лба.
— Возьмите раненого старшину, — сказал Белка.
— Это не медчасть, — неприступно обронил с Ястреба старшина, и было видно, как задвигались под гимнастеркой его лопатки оттого, что он прочней забрал в руки уздечку. — А ехать я и так еду.
Капитан еще раз вздохнул, выругался крепче, видимо получая от
— Капитан Сизоненко, из триста сорок первого полка, командир второго батальона. Я приказываю: если нужно, бросайте гаубицу. Выполняйте последний приказ, сержант.
Белка не ответил.
— Ну, смотри. — Капитан передернул тонкий ремешок планшета на плече, расстегнул его, и перед нами открылась карта с толстой, как рисуют большие реки, линией от синего карандаша. У майора был синий карандаш. — Запишешь? Или запомнишь? Первомайка…
Он стал называть пункты, а я записывать в свой мятый блокнот, потому что Белка посмотрел на меня.
— Хватит, — сказал капитан и развел руками. — Что будет через пару дней… Доброго пути, артиллеристы… Эх!
Он снова выругался, пошел, застыл на мгновение, сплюнул трижды под ноги. И побежал к машине. Едва хлопнула дверца, машины рванулись. Скоро и урчанье стихло, и пыль растаяла без следа.
Солнце сзади нас прижалось к земле, последними лучами еще высвечивая в пшенице дорогу, по которой мы шли. Саша рассказывал на ходу как-то стиснуто, вроде ему хотелось бы лучше помолчать.
— Немцев там было пока немного… Но, конечно, хватило бы, чтобы заварить кашу… Особенно когда не ждешь… И нечем встречать… Два танка и двенадцать мотоциклистов…
— Ты откуда знаешь?
— Я пленного допрашивал.
— Какого?
— Три мотоциклиста въехали на мост. Могли проскочить… Для них еще оставалось место. Сбоку от дыры… Ехали и стреляли. У них пулеметы в колясках… Мост мы взорвали… Два мотоциклиста сразу… А третий проскочил… Я бросил гранаты. Другие бросили… — Саша замолчал.
— Ну, Ганичев?
— Водителя… насмерть… А пулеметчика ранили… Его я и допрашивал, пока он дышал… Он трясся, выл и молился: «Майн гот!»
— Это что такое? — спросил старшина, который ехал, повернувшись в седле лицом к нам.
— Мой бог, — сказал я.
— Все знают немецкий, — удивился старшина.
— Кое-как, — сказал я. — Нас же в школе учили.
— Дальше, Ганичев, — потребовал Белка.
— Он… жить хотел…
— Сволочь! — вставил Сапрыкин.
— А кто взорвал мост?
— Длинный, с биноклем, помните?
— Ну?
Эдька протянул с передышками:
— Этому лейтенанту… ему же… не велели оставаться!
— Остался. Совсем…
— Погиб?
— При взрыве?
— В перестрелке, — ответил Саша. — Немцы стреляли из пулеметов с опушки леса… Мы отстреливались…
— Ну?
— Ну и все.
Уже стемнело, и какое-то время слышалось, как наши кони топчут дорогу, мягкую от многих ног, прошедших по ней. Остывающий воздух прибавил коням силы. Они шли шибче, зная, что с темнотой быстрее наступит отдых, хотя бы короткий. Из брезентового ведра запахнет водой.