Избранные произведения в 2 томах. Том 2. Тень Бафомета
Шрифт:
Обескураженный, я наконец заметил — поблизости шныряли подозрительные личности, с любопытством следили за мной, и я вернулся на дорогу, вскоре уже быстро удалялся аллеей меж султанами тополей.
Солнце спокойно светило, заглядывало между рядами убегающих вдаль деревьев, отмеряло минуты резкими мазками теней. Где-то в дупле, как одержимый, долбил дятел, ворожила счастье кукушка. Золотистый жаркий пятый час пополудни.
И откуда этот лунный кошмар?
Верно, я глубоко проникся душевным состоянием убийцы, что ночью, при луне, крадется на преступление, и перемучился всеми его казнями. Моя
Ведь я лгу, уверяя себя, что все вполне объяснимо, и отдаваясь обманчивому покою, подобному предательски ясной водной глади.
Впрочем, довольно! Трагедия «Изгнанницы», пожалуй, уж слишком затягивает меня в свой черный омут — как бы игра не оказалась гибельной. В конце концов, какое мне дело до этого ужаса! Пора осторожно отойти от края бездны.
Но коварная мысль кружит обочинами, исподтишка глумится, прицеливаясь в уязвимые места. Невыносимая тяжесть легла на душу холодным, как сталь, офтальмоскопом, и он фиксирует малейшие недомолвки, вот-вот уловит меня в западню, и тут, к глубокому моему облегчению, я отвлекся от опасных ассоциаций, не доведя их до логического вывода.
Я подошел к мосту, когда понял — снова услышать глухое эхо шагов у меня недостанет сил… Страшное воспоминание глухого эха непроизвольно отбросило меня назад. Ничего не поделаешь, придется обойти мост низиной.
Я сошел с дороги и направился к оврагу, по счастью совершенно сухому. На буйно заросшем травой склоне заметил — кто-то опередил меня. Трава местами примята, дерн сорван скользившей по откосу обувью.
На дне сухого оврага следы исчезли, однако дальше, под самым мостом, где вилась речушка, терявшаяся вдали среди бескрайних пустошей, я снова их обнаружил.
Некто, подобно мне, свернул с дороги перед самым мостом. Странно! Не уступил ли человек тем же побуждениям?
Любопытство превозмогло усталость, и я направился по следу. Перескочил узкую полоску воды и уже не поднялся на дорогу, а свернул в сторону, придерживаясь следов. Внимательно изучив отпечатки, убедился — оставлены они мужскими ботинками, более широкими, чем мои вечерние туфли.
След недолго тянулся краем оврага, параллельно дороге, вскоре направление изменилось: следы резко свернули вправо — в поля и пустоши, отчетливо выделяясь на влажной глинистой земле.
Надо думать, рано утром после погожей ночи прошел дождь и напитал землю; дорога быстро просохла, а в болотистых низинках сырость осталась и жарким днем.
В глине вязли ноги, однако незнакомец не вернулся на шоссе, а брел дальше пустынными топкими полями без тропинок, дорожных указателей, меж, сомнамбулически придерживаясь избранного направления.
Мне не хотелось брести по бездорожью, но любопытство взяло верх: куда ведут эти удивительные следы?
Вскоре мое внимание привлекла странность: цепочка отпечатков отклонялась то вправо, то влево, порой зигзагом круто сворачивала в сторону. Внезапно следы очертили дугу — широкой петлей
Что за черт! Так может идти либо маньяк, либо человек, снедаемый одной мыслью и не замечающий ничего.
Быть может, навязчивая мысль, пытаясь разорвать порочный круг, в удрученном мозгу вернулась к своему истоку? Быть может, путником владела некая роковая идея и, вопреки всем усилиям, не выпускала из замкнутого круга?
Я остановился в центре загадочного кольца и осмотрелся.
Поначалу сжатая, как пружина, линия следов развернулась и неровно поползла вперед. Этот одержимый разорвал наконец магический круг и с трудом усилием воли, освободясь от наваждения, поспешил прямо. Волнообразная цепочка понемногу выровнялась, шаги обрели силу, укрупнились и с непонятной быстротой устремились к городу.
Теперь я не поспевал за сверхъестественными, чуть не двухметровыми прыжками — человек, по всей видимости, убегал. Я не терял беглеца из виду и упорно преследовал его.
Идти было тяжело, я с трудом волочил ноги. Непросохший, вязкий грунт крепко цеплялся за обувь — на туфлях толстым слоем налипла кирпично-красная глина.
Мне вдруг сделалось невыразимо грустно. В измученном мозгу чащобой разрасталась тоска, словно подгоняемые бичами, клубились мглистые мысли; мрачные огни, вознесенные к небу неведомыми руками… хороводами стелились туманы, вот-вот готовые истечь от тяжкого бремени. По этим дождистым просторам то и дело пробегала холодная дрожь, сотрясала судорогой боли…
А на краю земли стояло солнце — вечернее прощание с миром — и коралловым окаемом, будто сохой, отворачивало пласты пашни.
Вдали гудел город, в пронзительной жалобе умирали заводские сирены, трубы дымными кольцами вспарывали лазурь. Родилась и оборвалась печальная мелодия… Я узнал. Трубач играл с костельной звонницы хейнал во славу пречистой Девы Марии. Гордая, чистая хвала…
Я осмотрелся. След, казалось, опять приблизился к давно покинутой дороге. Видимо, я миновал пригородные пивоварни и пустырями подходил к городу.
Наступил решительный момент: здесь незнакомец наверняка свернул к какому-нибудь дому…
Сильно забилось сердце.
Округа как будто знакомая… я узнал дома, задние дворы, огороды и сады.
И побежал по таинственному следу; осаждали яростные, безысходные мысли…
Преграда. Поднял глаза — калитка моего сада, за ней следы на тропинке до самых дверей дома.
Рванул дверь. Закрыто.
Рассеянные атомы мысли, будто железные опилки, притянутые магнитом, поляризовались с дьявольской быстротой. Накатила беспощадная волна, усмиряя бешеную круговерть мысли, и все расставила по местам…
Обессиленный, я постоял на пороге, не отрывая глаз от следов — они вели в дом, а дом закрыт на ключ.
Случайно бросил взгляд влево — еще какие-то следы; одна цепочка начиналась у порога и тянулась в глубь сада, другая возвращалась, по пути пересекая первую, обратно к дверям дома, сбоку, поэтому я не сразу заметил ее.
Первый след в саду сворачивал за угол дома и петлял между цветниками к моей любимой клумбе с белыми лилиями… Я вскрикнул: чистые цветы мои исчезли — все оборвала чья-то страшная рука — на клумбе уродливо торчали обломанные стебли.