Избранные произведения в 2 томах. Том 2
Шрифт:
— Нет.
— Заводи! — крикнул Ван Ваныч. Затарахтел мотор.
— Ты понял, что от тебя требуется? — спросил Кирюху Илья Захарыч, терпеливо стоявший сбоку.
— Илья Захарыч! — ухватился за него Кирюха. — Как я ребятам буду в глаза глядеть?
— А что гостям говорить? — кричала с сияющего берега Алена.
— Беги, обними Алену и сейчас же в баркас, как тебе сказали.
— Для чего я все это должен делать, Илья Захарыч?
— Для кино, — отрубил Ван Ваныч. — Кино смотрит весь мир.
— И ребята понимают, что это только для кино, а не… — начал и замялся Илья Захарыч, но его выручил Алик:
— Это
— Все это понимают! — окрепшим голосом договорил «пред». — Что ж, ты всех за дураков считаешь?
— Са-ашка-а!
— Если хочешь, чтобы я у тебя на свадьбе плясал, — пригрозил Илья Захарыч, — исполняй!
Кирюха сжал кулачищи и затопал сапогами по причалу, и доски пошли пружинить под ним, как резиновые.
— Черт-те что! — пожаловался он Алене, обняв ее, но звук, чтобы вы знали (мы-то теперь все знаем), даже в звуковом кино записывается отдельно от изображения, и слова его на пленку не попали.
— Сима! — крикнул Алик, как командуют: пли! Затрещал аппарат, и попало на пленку то, как Кирюха обнял Алену и как побежал, оглянулся два раза и прыгнул в баркас. За ним туда же осторожно спустились Алик, Сима и сам Ван Ваныч, стараясь остановить боковую качку.
— А ты? — спросил Ван Ваныч. — Гена! Я тебя, кажется…
— Я? — невинно переспросил Гена. — Что вы! Я на суше укачиваюсь. Сценарий у вас есть. Дядю Мишу и Кирилла снимайте побольше крупным планом, чтобы не было безликой массы…
— Уберите мотор! — с досадой заорал Алик. — Ничего не слышно!
Баркасный мотор заглох, как от испуга, а Кайранский натянул стоячий ворот малинового свитера на подбородок. Ему было холодно.
— Сашка! — пользуясь паузой, еще раз вяло крикнул Кирюха из баркаса.
— Зачем я вам бесчувственный в море, — сказал Гена сквозь ворот, — когда со мной можно отлично связываться, если я останусь невредимым на берегу? Я буду дежурить у рации.
— Отдавай концы, — жестко махнул рукой Ван Ваныч, будто перерубил веревку.
И баркас застрекотал и вильнул хвостом из белой пены. И погасли прожекторы, потому что навстречу поднималось солнце, которого не пересветить.
Сашка Таранец все еще сидел на бочке, свесив ноги и докуривая обжигающий пальцы чинарик.
— Не верят тебе? — спросил сзади знакомый голос.
Он обомлел, но не повернулся. Смял пальцами уголек окурка и бросил на песок, вытерпев боль. Подумал, как отшутиться, но ведь она не шутила, первый раз она говорила без насмешки, скорее сочувственно, и он сказал просто:
— Не верят, значит.
Это была Тоня.
Сашка спрыгнул с бочки, подошел и крепко взял девушку за плечи, и даже сквозь ватник прощупались плотные, нехрупкие округлости ее плечей. Он сдавливал их все сильнее, а она молчала.
— Ну, а ты мне веришь?
Теперь она повела плечами, усмехнулась и сказала:
— Пусти.
Он помедлил и отпустил. Не сделай он этого, она решила бы для себя, что он как все, и как бы могла выделить его тогда и как поверить ему?
Тоня мучила Сашку с прошлой осени, а то и раньше. Тогда, гораздо раньше, о них поговаривали, но после замолкли. У нас, в Аю, спокон веку такой негласный обычай — если у кого всерьез начинается, то люди слова о них не скажут. А вдруг это она, ну, она, любовь? Она и своих зряшных
Я нахожу наш аютинский обычай замечательным.
Вот говорят, любовь — это контакт сердец. Соприкоснулись, высекли искру и пошли гореть. Наверно. Очень даже заманчиво встретить одному сердцу такое другое заряженное сердце. Что я в этом понимаю? Дальше Аю для обобщения опыта не выбирался. Не писатель, чтобы придумывать… Из золотого фонда мировой литературы, собранного в нашей библиотеке, знаю, что, где вспышки, там бывают и шишки. Если серьезно говорить, многовато в этой игре несчастий. Но молодости так свойствен риск, что я бы и сам рискнул… Ау, сердце!
Я против чего-либо неизвестного не выступаю.
Я хочу сказать, что есть такая любовь. С первого взгляда. Нараспашку.
Есть любовь, как терпеливое знакомство.
В первом случае, похоже, помешать не успеешь. Во втором самое важное не помешать. Удивительное дело! Люди так хотят сами себе добра, а столько зла принесли другим — и чем? Одними своими словами, одним своим лишним вниманием. Откуда у нас в Аю родилось это преклонение перед чудом любви, что о ней молчат, как только увидят, вот она впервые пришла к кому-то? Может, в людях замирала скверна перед целомудрием первого, самого чистого чувства? Может, торжествовал русский принцип — в тесноте, да не в обиде? Ведь Аю — маленькое местечко, тут ни скрыть ничего, ни скрыться: представьте себе, все заговорят друг о друге — никакой личной жизни, а без личной жизни что за жизнь? А может, действовал пример хороших людей.
Тогда я не завидую тем поселкам, где действует пример плохих.
Однако я отвлекся.
Тоня, как все, солила рыбу. Ходила в ватной тужурке и брюках, заправленных в резиновые сапоги. Поработай-ка в другой одежке на ветру, а ведь когда рыба идет без шуток — все ветер да ветер. Поверх ватника — резиновый фартук. Девичья аютинская униформа. Вот только косыночки у всех разные. У той одноцветная, у той расписная. И прически.
Да, Тоня как все. И губы красила, и брови подводила. Весной и осенью у наших девчат такая запарка, что на свидания сил не остается, и они прихорашиваются на работу, как на гулянку. И волосы подкручивают, и начесы выкатывают на лоб из-под косынок, и помады на себя не жалеют. Может, от ветра? А может, оттого, что на работе у них все встречи. Утречком ребята постоят рядышком две минуты и — бегом со всех ног на сейнер, вечером, когда причаливают корабли с рыбой, если не остаются ночевать где-то посреди моря, откуда и берега не видно, опять, уставший, кто-нибудь потопчется, потянется обнять, а девчонка засмеется и толкнет, а парень чуть не падает.
Ради этих вот встреч они и вертятся перед зеркалами до работы.
У Тони время уходило не на прическу, так на косу. У нее толстая черная коса ниже пояса. Глаза большие, с блеском. Малость пугливые. Чуть встанет она где — мечутся по сторонам, точно ждут опасности. Это ее, как сказал бы Алик, очень оживляет. А ресницы у нее такие длинные, что кончики их слиплись в пучочки, и вся она от этого кажется диковатой.
Если бы не Сашка, я бы рассказал, сколько парней пробовало назначать свиданки с Тоней и напрасно ждало ее то у Медведя, то у Медвежонка. Тоня соглашалась, чтобы лишнего с парнем не стоять, зря не разговаривать, а приходить не приходила.