Избранные произведения в 5 томах. Книга 2: Флейта Аарона. Рассказы
Шрифт:
Поставив чайник на огонь, он стал спокойно расставлять на подносе чашки и блюдца. В комнате было чисто и уютно. Он сам убирал у себя и хозяйничал не хуже любой женщины. Пока чайник закипал, он стал чинить носки, которые снял с Аарона и уже успел выстирать.
Лицо его потемнело и осунулось. Сидя так в этот весенний лондонский день и штопая черные шерстяные носки, он казался хрупким маленьким гномом. Выпуклый лоб его был несколько наморщен, как бы от напряжения. В то же время была в нем и необычайная тишина, которая подчиняла себе все окружающее.
Заваривая чай, он увидел, что Аарон приподнялся.
— Я спал и теперь чувствую себя лучше, — сказал больной, поворачиваясь, чтобы увидеть, что делает Лилли. Вид кипящей воды показался ему привлекательным.
— Да, — ответил Лилли, — вы спали добрых два часа. Хотите чаю?
— Да. И кусок жареного хлеба.
— Вам ведь не полагается есть твердую пищу. Дайте-ка я померю вам температуру.
Оказалось, что температура значительно понизилась, и Лилли, вопреки предписанию врача, дал Аарону чаю с куском жареного хлеба. Он только попросил не говорить об этом сиделке.
Вечером они стали разговаривать.
— Вы все делаете сами? — спросил Аарон.
— Да, предпочитаю делать все сам.
— Вы любите жить в одиночестве?
— Не знаю. Я никогда не жил один. Мы с Тэнни много жили в чужих странах без всяких знакомых. Но жить вдвоем — это совсем не то, что жить в одиночестве.
— Вы скучаете по ней?
— Конечно. Я ужасно тосковал по ней у себя в деревне, после того, как она уехала. Но здесь, где она никогда не была, я не так замечаю ее отсутствие.
— Она вернется, — сказал Аарон.
— Да, она вернется. Но я предпочел бы встретиться с ней где-нибудь за границей и побродить там с ней пешком.
— Почему?
— Не знаю. В браке все-таки есть что-то неправильное. Egoisme ^a deux.
— Что это значит?
— Egoisme ^a deux? Два человека, соединенных общим эгоизмом. Брак представляется мне состоянием намеренного эгоизма.
— А детей у вас нет?
— Нет. Тэнни очень хочет иметь детей, а я — нет. Я очень благодарен судьбе за то, что их нет.
— Почему?
— Сам не знаю толком. Они представляются мне страшным бременем. Кроме того, на свете столько миллионов, биллионов детей. И мы слишком хорошо знаем, какие миллионы и биллионы взрослых людей из них вырастают. Я не хочу прибавлять к этому и своей доли. Это противно моему инстинкту.
Аарон одобрительно засмеялся.
— Тэнни в отчаянии. И знаете, что еще: когда у женщины появляются дети, она начинает думать, что весь мир вертится только для них и для нее, — ни для чего больше. Весь мир движется исключительно ради этих детей и их священной матери.
— Это чертовски верно, — сказал Аарон.
— Дети очень хорошо, поскольку вы принимаете их за то, что они есть: молодые, взрослые существа, вроде котят или щенят, весьма стеснительные, иногда очаровательные. Но пусть меня повесят, если я усмотрю в детях нечто священное, нечто возвышенное. Так-то оно ведь и лучше! Для меня они
— Если только они не ломаются, — сказал Аарон.
— Вот именно! А они так часто ломаются… Это «священное» материнство со своими «священными» детьми набило мне оскомину. Вот почему я рад, что у меня нет детей. Тут Тэнни ничего не может со мной поделать.
— Женщины хотят нами править, а дети — их главное оружие, — почти крикнул Аарон.
— Мужчины должны твердо установить для себя ту истину, что зрелая мужественность выше детства, и заставить женщину признать это, — сказал Лилли. — Но теперешние слюнтяи только и делают, что пресмыкаются перед детскими пеленками и женской юбкой.
— Верно! — сказал Аарон и странно, как будто подозрительно, взглянул на Лилли.
Лилли заметил этот взгляд, но продолжал:
— И стоит нашим современникам увидеть, что вы пытаетесь крепко стоять на своих собственных ногах и идти через жизнь мужественной походкой, среди них не найдется ни одного почтенного отца или любовника, который не счел бы своим долгом сбить вас с ног и задушить детской пеленкой или женской юбкой.
У Лилли дрожали губы, и он говорил с горечью и раздражением.
— Дух мужественности ушел из мира. Мужчина не способен никуда двинуться без того, чтобы в конце концов не поползать смиренно на четвереньках!
— Да, — сказал Аарон, наблюдая за ним острым полунасмешливым взглядом.
— И найдете ли вы двух мужчин, — продолжал Лилли, — которые сошлись бы, не чувствуя себя преступниками, не подличая и не обманывая друг друга? Не найдете. Всегда около них окажется какая-нибудь женщина, перед которой они будут вилять хвостом и ради которой начнут продавать друг друга.
— Да, — сказал Аарон.
Лилли внезапно смолк.
X
Опять война
От неподвижности и уныния добра не будет, — обратился Лилли к Аарону несколько дней спустя. — Человеку необходимо быть в движении.
Аарон посмотрел на него с кривой усмешкой. Оба друга сидели у камина к концу холодного, сырого апрельского дня. Аарон выздоравливал, хотя вид у него был все еще очень осунувшийся.
— Да, — глухо отозвался он. — Я как раз собираюсь привести себя в движение и отправиться к себе на Гильфорд-Стрит.
— Жалею, что вы ищите в моих словах несуществующие намеки, — ответил ему Лилли. — Я имел в виду совсем другое.
— Куда же вы хотите направить свое движение?
— Довольно далеко. Собираюсь на будущей неделе уплыть на грязноватом грузовом пароходе.
— Куда? — взволнованно перебил его Аарон.
— На Мальту.
— Откуда?
— Из Лондонских доков. Я только что нанялся совершить этот переезд за десять фунтов стерлингов. Отныне я — законтрактованный помощник судового повара!