Избранные произведения в двух томах (том первый)

Андроников Ираклий Луарсабович

…Отдельный листок. Почерк Лермонтова. Стихотворение… Ого! Неизвестное!

– Читайте!

Один среди людского шума Возрос под сенью чуждой я. И гордо творческая дума На сердце зрела у меня. И вот прошли мои мученья, Нашлися пылкие друзья, Но я, лишенный вдохновенья, Скучал судьбою бытия. И снова муки посетили Мою воскреснувшую

грудь. Измены душу заразили И не давали отдохнуть. Я вспомнил прежние несчастья, Но не найду в душе моей Ни честолюбья, ни участья, Ни слез, ни пламенных страстей.

Над первой строкой рукою Лермонтова выставлена помета: «1830 года в начале». Значит, это стихотворение пятнадцатилетнего Лермонтова. А как оно хорошо! Правда, в нем чувствуются отголоски пушкинского «Я помню чудное мгновенье», особенно в последних строках. И все же это юношеское создание вполне оригинальное и очень лермонтовское по духу. Сразу можно узнать: никогда не скажешь, что Пушкин!

Другой листок.

– Ира-а-акли Луарсабович, милий-милий,- обращается ко мне профессор Винклер.

– Слушаю, Мартин Эдуардович.

– Поглядите это стихотворение! Я сравнивал. Это немного другое.

Стихотворение известное – «Глядися чаще в зеркала». Тоже раннее. Тоже написанное в пятнадцать лет. Но здесь текст не совсем такой, какой печатается в собраниях сочинений. Есть отличия. А главное – посвящение: «С. С.-.ой». Кто такая?

Это удалось выяснить потом, уже по возвращении в Москву: Софья Сабурова, сестра одноклассника Лермонтова, ставшая вскоре одной из первейших красавиц Москвы, а в ту пору еще подросток. Лермонтов влюбился в нее двенадцати лет; три года страдал, несчастный!

А это что?… О, письмо Лермонтова! Вернее – письмо в письме. Это 1838 год. Лермонтов вернулся из ссылки за стихи на смерть Пушкина, живет в Петербурге и постоянно приходит к Столыпиным: они переехали из Москвы. С ними живет мать Верещагиной, сестра генеральши. Старуха села писать дочери в Штутгарт, сообщает ей петербургские новости. А тут пришел Лермонтов. Он давно не писал кузине. Старуха просит его написать хотя бы несколько слов. И, чтобы не откладывать это занятие, он берет у нее перо и в ее письме сочиняет стишок по-французски:

«Дорогая кузина, Преклоняю колена На этом месте. Как сладостно Быть милостивой! Простите Мою лень и т. п. и т. и.

Право, я не нашел ничего другого, чтобы напомнить о себе и вымолить прощенье. Будьте счастливы. И не сердитесь па меня; завтра я приступлю к длиннейшему письму к Вам… Тетя вырывает у меня перо… ах!

М. Лермонтов».

Возле слов: «Преклоняю колена па этом месте» – нарисована крохотная коленопреклоненная фигурка с руками, воздетыми в мольбе.

Лермонтов возвращает перо. Старуха Верещагина сбоку приписывает: «Разгляди фигуру рисованную». И продолжает: «Не переменился ничего, сию минуту таскает и бесится с Николенькою Шан-Гирей».

А дальше рассказывает, что Лермонтов был на свадьбе «Кати Сушковой», которая

вышла замуж за молодого дипломата Хвостова, родственника Елизаветы Алексеевны Арсеньевой. Молодые скоро уедут в Америку, Хвостов назначен поверенным в делах, 40 или 50 тысяч жалования. И учен. Только некрасив очень. Хвостов любит Катю шесть лет. А наш Миша говорит: «Нет, десять лет». (Миша лучше знает! – И. А.) Потом описана свадьба: Миша был шафером у жениха, а у невесты посаженым отцом – известный журналист и писатель Сенковский. В письме старухи Верещагиной много чудесных подробностей, язык живой, богатый, свободный, пишет – как разговаривает в жизни. И такая получается увлекательная беседа, что, кажется, голос слышишь.

Все эти реликвии: письмо, картина, рисунки, поэма, стихи – все становится теперь собственностью Советского государства, достоянием советской пауки!

Сверх того профессор Винклер передает в дар эскиз Репина к картине «Не ждали» и морской пейзаж Айвазовского.

СЮРПРИЗ

Когда все это было рассмотрено по второму и третьему разу и обговорено всесторонне и лермонтовские реликвии временно перешли со стола на дальний диван, профессор Винклер принес три небольших альбома и, положив их передо мною, сказал:

– Иха-а-акли Люахзабович, милий-милий, это – сюрхьприз! Это – не мои альбомы. Их владелец просил меня экспортировать – здесь есть манускрипты Пушкина? Или нет манускриптов Пушкина?

Русские старенькие альбомчики 30-х годов прошлого века… В каждом – закладки. «Черная шаль» Пушкина. Но рука – не его. И текст – как в полных собраниях,- никаких отличий от известного нет.

– К сожалению,- говорю я,- это не пушкинский почерк.

– О, владелец будет очень расстроен! А это?

– Тоже не пушкинский.

– Это нет тоже? Хозяин будет огорчен! И это?

– Этот текст тоже вписан сюда не Пушкиным…

– Ну, он будет просто обижен!…

Профессор Винклер готовится альбомы убрать.

– А нельзя ли мне,- говорю,- внимательно рассмотреть их?

– Да, да. Конечно. Надо смотреть альбомы!

Переворачиваю страницу – стихи в духе Батюшкова. Еще одну – картинка… Стихотворный комплимент по-французски… Перевернул еще два листка…

Лермонтова рука!!!

Перевернул…

Лермонтова рука!!!

Перевернул:

Лермонтова почерк!!!

Перевернул -

Лермонтова рисунок!!!

Я замер – от восторга, от неожиданности!… Нет, как хотите, но, чтобы обнаруживать такие неожиданные находки, нужно чугунное здоровье! Я ослабел просто!

А тут еще новость: найти – нашел, а что нашел – не пойму!

Написано рукой Лермонтова:

НА СМЕРТЬ ПУШКИНА.

А дальше что? Стояля в шистом поле Как ударил из пистолетрум Не слишал как гром загремил. Всю маладсов офисерум Упаля на колен, палакал слозом, Не боле по нем, кроме по нея.